Воспоминание. «Воспоминание» (Когда для смертного умолкнет шумный день…), анализ стихотворения Пушкина

История создания

Стихотворение «Воспоминание» написано 19 мая 1828 года в Петербурге и напечатано в альманахе «Северные цветы» 1829 года.

В черновом варианте стихотворение было длиннее более чем в два раза. Из 36 строчек Пушкин оставил только первые 16. В таком виде стихотворение оказалось даже более целостным, чем в первоначальном варианте. Первые названия – «Бессонница», «Бдение».

Отброшенная часть конкретизирует воспоминания лирического героя. Ему приходит на ум только плохое: измены, обиды, клевета, зависть. В этот период жизни Пушкин разочарован и подавлен. Расправа с декабристами и политическая реакция угнетают поэта.

Литературное направление, жанр

Вопрос о литературном направлении, к которому можно отнести стихотворение, очень непрост. Его лирический герой – романтик. Ночь для романтика – время философских рассуждений. Во время бессонницы он мучится угрызениями совести, причина которых заключена в его прошлом. Он с отвращением вспоминает о былом, трепещет, проклинает и жалуется.

Но тот факт, что Пушкин отбрасывает конкретные и весомые жалобы, дающие такую отраду романтическому сознанию, свидетельствует скорее в пользу реализма. В отвергнутой автором части не хватает кульминации. Романтический герой все переживания сводит к романтическим любовным историям и смерти возлюбленных, к тайнам «счастия и гроба». Лирический герой Пушкина, хоть и угнетён, но не сломлен: «Но строк печальных не смываю». Он принимает прошлое, переживает воспоминания, но не погружается в них с головой. То, что Пушкин не напечатал конец стихотворения, говорит о позиции реалиста.

Стихотворение относится к жанру философской лирики.

Тема, основная мысль и композиция

Всё стихотворение – это только одно предложение с разными видами связи. Может быть, потому Пушкин и отверг его конец, что стихотворение, по замыслу автора, должно было читаться на едином дыхании.

Первая строфа описывает время действия и начинается словом «когда». Но она указывает и на место действия. «Полупрозрачная тень ночи» - это белые петербургские ночи.

Последняя строчка кульминационная. Лирический герой не может или не хочет (толкование равноценно) освободиться от горестного прошлого, мешающего ему в настоящем. Дальнейшая конкретизация воспоминаний снижала бы поэтическое напряжение.

Тема стихотворения – тяготящие человека тяжёлые воспоминания. Основная мысль в невозможности избавиться от мрачных воспоминаний. Они предначертаны судьбой, неизбежны. Человек, охваченный ими, подобен древнегреческому герою, зависящему от воли судьбы, которой можно только подчиниться и нельзя противиться.

Размер и рифмовка

В стихотворении чередуются шестистопный и четырёхстопный ямб. Такое чередование делает речь тяжеловесной и торжественной. Это ощущение усиливается пиррихиями. Мужская рифма в длинных строчках чередуется с женской в коротких. Рифмовка перекрёстная.

Тропы и образы

Высокий стиль создаётся старославянизмами стогны (улицы) града, влачатся, бденье . Дальше торжественный настрой поддерживается словами высокого стиля: угрызенья, трепещу.

С первой строчки стихотворение отсылает читателя к античным образам. Смертный здесь кукла в руке судьбы, богов. Длинный свиток воспоминаний, разворачивающийся перед лирическим героем, - это и библейская книга жизни, в которой записаны все дела человека, и нити жизни, которые прядут мойры (парки). Таким образом, в стихотворении, как и в русской культуре 19 века, соединяются библейские и античные образы.

В стихотворении есть лексические группы слов, обозначающих длину: влачиться, томительный, бездействие, змеи сердечной угрызенья, развивать, длинный свиток . Другая лексическая группа определяет сильные отрицательные эмоции: угрызенья, подавленный тоской ум, тяжкие думы, отвращение, трепетать, проклинать, горько жаловаться, горько слёзы лить, печальные строки. Образы обеих групп создаются с помощью эпитетов и метафор.

Эпитеты важны в начале стихотворения для создания контраста дня и ночи: шумный день – немые стогны града, полупрозрачная ночи тень . Конец стихотворения очень динамичен. Последняя строфа состоит из однородных сказуемых – глаголов, обозначающих душевную работу героя: трепещу, проклинаю, жалуюсь, слёзы лью . Трём строкам противопоставлена кульминационная последняя: но строк печальных не смываю .

• «Капитанская дочка», краткое содержание по главам повести Пушкина
• «Погасло дневное светило», анализ стихотворения Пушкина
• «Я помню чудное мгновенье…», анализ стихотворения Пушкина

Когда для смертного умолкнет шумный день И на немые стогны града Полупрозрачная наляжет ночи тень И сон, дневных трудов награда, -

В то время для меня влачатся в тишине Часы томительного бденья:

В бездействии ночном живей горят во мне Змеи сердечной угрызенья;

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской, Теснится тяжких дум избыток; Воспоминание безмолвно предо мной Свой длинный развивает свиток;

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Стихотворение А.С. Пушкина «Воспоминание» было напи­сано в 1828 году. Поэт выражает свое отношение к той жизни, которая уже прошла, воспоминания о ней. У Пушкина «длинный свиток» воспоминания исполнен всего того, что герой хотел бы забыть, вычеркнуть из своей жизни:

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю.

Ключевым является образ свитка жизни, который можно со­поставить с тем свитком, в который древнегреческие богини Мойры заносили события человеческой жизни и в котором ниче­го не мог исправить даже повелитель богов Зевс.

Лирический герой Пушкина испытывает отвращение к сво­ему прошлому: он совершил множество ошибок, стыдится своих поступков, не может ничего изменить:

Но строк печальных не смываю.

В стихотворении главным образом изображаются чувства лирического героя. Для лексического строя произведения харак­терно употребление, особенно вначале, высокого «штиля» и ус­таревших слов: «для смертного», «стогны града», «бденье». Так подчеркивается серьезность переживаний лирического героя. «Полупрозрачная ночи тень» — эпитет, вызывающий ассоциа­ции с белыми ночами Петербурга. Метафоры, использованные поэтом в стихотворении, экспрессивны и эмоциональны: «горят во мне / Змеи сердечной угрызенья», «мечты кипят», «тяжких дум избыток». Они передают переполненность героя чувствами: при внешнем воздействии в нем кипит сложная, нередко мучи­тельная духовная жизнь. Метафора «свиток воспоминания» пе­редает, как мысли о прошедшем одна за другой посещают героя; его внутренний взор уходит во все более отдаленные дни и не может остановиться на чем-то радостном — все воспоминания вызывают горечь, стыд, отвращение к себе. Там же, где описыва­ется то, что происходит с лирическим героем с наступлением ночи и без его действия, независимо от него используются оли­цетворения: «…влачатся… часы», «теснится… дум избыток».

Шестистопный ямб чередуется в стихотворении с четырех­стопным, мужская рифма чередуется с женской. Обратим вни­мание на женскую рифму «бденья — угрызенья» и на мужскую «день — тень», которые подчеркивают, что тоска, угрызения со­вести не связаны с дневным временем суток, они приходят только ночью.

Для пушкинского образа автора воспоминания — тяжелый груз, от которого он не в силах избавиться. В прошлом он не на­ходит «светлой радости», и грусть, приходящая к нему из про­шедшего, далеко не светла. Прошлое мешает ему в настоящем, возвращаясь мучениями бессонными ночами.

«Воспоминание» Александр Пушкин

Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Я вижу в праздности, в неистовых пирах,
В безумcтве гибельной свободы,
В неволе, бедности, в гонении, в степях
Мои утраченные годы.
Я слышу вновь друзей предательский привет
На играх Вакха и Киприды,
Вновь сердцу. . . . . наносит хладный свет
Неотразимые обиды.
Я слышу. . . . жужжанье клеветы,
Решенья глупости лукавой,
И шепот зависти, и легкой суеты
Укор веселый и кровавый.
И нет отрады мне - и тихо предо мной
Встают два призрака младые,
Две тени милые, - два данные судьбой
Мне ангела во дни былые.
Но оба с крыльями и с пламенным мечом,
И стерегут - и мстят мне оба,
И оба говорят мне мертвым языком
О тайнах счастия и гроба.

Анализ стихотворения Пушкина «Воспоминание»

Философская тема и интонации печального раздумья объединяют два произведения, созданных поэтом в мае 1828 г.: «Воспоминание» и « » Переживая кризисный период, автор приходит к неутешительным выводам, свидетельствующим о душевной опустошенности, праздной тоске и отсутствии жизненных ориентиров.

Первоначальные заглавия «Воспоминания» были связаны с темой вынужденного ночного бодрствования, однако позже Пушкин поменял название, предлагая читателям сосредоточить внимание на эмоциях героя, вызванных прочтением «свитка» собственной жизни. Последний образ особенно интересен. Он отсылает не только к библейскому символу книги жизни: уподобление человеческих судеб процессу прядения нитей восходит к древнегреческим источникам, повествующим о Мойрах, богинях судьбы.

Зачин стихотворения определяет место и время лирической ситуации: большой город, «полупрозрачная тень» белых ночей. Здесь же возникает антитеза, противопоставляющая покой «смертных», награжденных сном за дневные заботы, и бессонницу героя, для которого наступают «часы томительного бденья».

После краткого вступления приходит черед подробному описанию ощущений лирического «я». Оно начинается с оригинальной метафоры, ассоциирующей угрызения совести со змеей. Иносказательный образ дополняется лексикой, обозначающей тоску и уныние, спровоцированные обилием «тяжких дум». Метафора «мечты кипят» передает интенсивность переживаний героя.

Финальный эпизод предваряет развернутая метафорическая конструкция, центральная в образной структуре текста: она трактует воспоминание как жизненный свиток. Чтение последнего усиливает отрицательные эмоции лирического субъекта, которые находят внешнее проявление, выливаясь в горькие жалобы и слезы.

Завершающая строка придает новые оттенки смысла терзаниям лирического субъекта. Осознанный отказ от исправления, вымарывания грустных строк собственной жизни - таков мужественный выбор повзрослевшего героя. Он стыдится своего прошлого, но не чувствует за собой право отказаться от него. Финальная фраза не разрешает внутренний конфликт, но снимает его остроту за счет признания ценности жизненного опыта и ответственности человека за ошибки, совершенные ранее.

Глубокая философская мысль облечена в форму одного сложного предложения, части которого объединены разнотипными синтаксическими связями. Подобное стилистическое решение указывает на силу и напряженность переживания.

Воспоминание

Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
(1828)

Воспоминания в Царском Селе

Воспоминаньями смущенный,
Исполнен сладкою тоской,
Сады прекрасные, под сумрак ваш священный
Вхожу с поникшею главой.
Так отрок Библии, безумный расточитель,
До капли истощив раскаянья фиал,
Увидев наконец родимую обитель,
Главой поник и зарыдал.
В пылу восторгов скоротечных,
В бесплодном вихре суеты,
О, много расточил сокровищ я сердечных
За недоступные мечты,
И долго я блуждал, и часто, утомленный,
Раскаяньем горя, предчувствуя беды,
Я думал о тебе, предел благословенный,
Воображал сии сады.
Воображаю день счастливый,
Когда средь вас возник лицей,
И слышу наших игр я снова шум игривый,
И вижу вновь семью друзей.
Вновь нежным отроком,
то пылким, то ленивым,
Мечтанья смутные в груди моей тая,
Скитаясь по лугам, по рощам молчаливым,
Поэтом забываюсь я. <...>
(1829)

В чем же так горько, так беспощадно каялся наш поэт? Конечно, в грехах против седьмой заповеди, — в этом отношении его совесть оказывалась более чуткой даже сравнительно с совестью блаженного Августина, написавшего свою чистосердечную исповедь.

Последний открыто каялся перед читателями, не щадя своего святительского авторитета, но в чем главным образом? Увы, и здесь в нем сказался более римский юрист, чем смиренный христианин: он оплакивает грехи своей молодости, но главным образом то, что он в детстве... воровал яблоки и другие фрукты в чужом саду, что, конечно, делает всякий порядочный мальчишка, особенно на знойном Юге, где фрукты дешевле, чем у нас щавель. Блаженный Августин жестоко терзает свое сердце за то, что, воруя фрукты, он это делал не под давлением нужды, а ради глупого молодечества. Зато чрезвычайно равнодушно он упоминает о бывшем у него незаконнорожденном ребенке, которого смерть похитила уже в юношеском возрасте.

Покаяние же Пушкина в своих юношеских грехах не было просто всплеском безотчетного чувства, но имело тесную связь с его общественными и даже государственными убеждениями. Вот какие предсмертные слова влагает он в уста умирающего царя Бориса Годунова к своему сыну Феодору:

Храни, храни святую чистоту
Невинности и гордую стыдливость:
Кто чувствами в порочных наслажденьях
В младые дни привыкнул утопать,
Тот, возмужав, угрюм и кровожаден,
И ум его безвременно темнеет.
В семье своей будь завсегда главою;
Мать почитай, но властвуй сам собою —
Ты муж и царь; люби свою сестру —
Ты ей один хранитель остаешься.

Далек был Пушкин от общепризнанного теперь парадокса о том, что нравственная жизнь каждого есть исключительно его частное дело, а общественная деятельность его совершенно не связана с первою.

В годы своей возмужалости Пушкин надеялся освободиться от юношеских страстей и написал стихотворение «Возрождение»:

Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.

К этой же теме он возвращается не однажды, открывая читателю изменяющееся к лучшему настроение своей души.

Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты;
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец;
Живу печальный, одинокий
И жду: придет ли мой конец?
Так, поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Один — на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист!..

Пушкин постоянно думал о неизбежном исходе человеческой жизни:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.
Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю: прости!
Тебе я место уступаю:
Мне время тлеть, тебе цвести.
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать.
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.

Однако мысль о смерти внушает ему не уныние, а покорность воле Божией и примирение со своим жребием:

...Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных <...>

Религиозное чувство Пушкина не имело только строго индивидуальный характер: перед его сознанием носился образ вдохновенного пророка, к коему он обращался не однажды. Не однажды мы уже читали о том потрясающем впечатлении, какое производила декламация Достоевским пушкинского «Пророка». В эти минуты оба великих писателя как бы сливались в одно существо, очевидно, прилагая к себе самим то видение пророка Исаии, которое Пушкин изложил в своем стихотворении:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился;
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,—
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал.
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Продолжение следует...