Три мешка сорной пшеницы новый драматический театр. Владимир тендряков - три мешка сорной пшеницы

Владимир Федорович Тендряков

Три мешка сорной пшеницы

Однажды ночью к телефонистам затерянной среди степи промежуточной станции явились нежданные гости - дерганый, крикливый старшина и два солдата. Они притащили на себе раненного в живот лейтенанта.

Старшина долго кричал по телефону, объяснял начальству, как над их машиной «навешали фонари», обстреляли с воздуха…

Раненого пристроили на нары. Старшина сообщил, что за ним скоро приедут, помельтешил еще, надавал кучу советов и исчез вместе со своими солдатами.

Свободный от дежурства телефонист Куколев, согнанный с нар, ушел досыпать из землянки в окоп. Женька Тулупов остался один на один с раненым.

Едва дышал придавленный огонек коптилки, по даже при его скупом свете была видна потная воспаленность лобастого лица и черные, скипевшиеся, словно струпная рана, губы. Лейтенант, едва ли не ровесник Женьке - лет двадцати от силы, - лежал без сознания. Если б не потный, воспаленный румянец, то можно подумать - мертв. Но узкие руки, которые он держал на животе, жили сами по себе. Они лежали столь невесомо и напряженно на ране, что казалось - вот-вот обожгутся, отдернутся прочь.

П-пи-и-ить… - тихо, сквозь плотную накипь неразведенных губ.

Женька вздрогнул, услужливо дернулся за фляжкой, но тут же вспомнил: среди многих советов, которые высыпал перед ним старшина, самый строгий, самый настойчивый, повторенный несколько раз подряд, был: «Пить не давай. Ни капли! Умрет».

Пи-и-ить…

Отложив на минуту телефонную трубку, Женька распотрошил индивидуальный пакет, оторвал кусочек бинта, намочил его, осторожно приложил к спеченным губам. Губы дрогнули, по воспаленному лицу словно прошла волна, шевельнулись веки, открылись глава, неподвижные, устремленные вверх, заполненные застойной влагой. Открылись только на секунду, веки снова упали.

Лейтенант так и не пришел в сознание; продолжая бережно прикрывать ладонями рану, он зашевелился, застонал:

Пи-и-ить… Пи-и-и-ить…

Женька мокрым бинтом вытер потное лицо раненого. Тот притих, обмяк.

Лена? Ты?.. - неожиданно спокойный, без сипоты, без боли голос. - Ты здесь, Лена?.. - И с новой силой, со счастливой горячностью: - Я знал, знал, что тебя увижу!.. Дай мне воды, Лена… Или попроси маму… Я же тебе говорил, что война уберет грязь с земли! Грязь и плохих людей! Лена! Лена! Будут города Солнца!.. Белые, белые!.. Башни! Купола! Золото! Золото на солнце - больно глазам!.. Лена! Лена! Город Солнца! .. Стены в картинах… Лена, это твои картины? Все смотрят на них, все радуются… Дети, много детей, все смеются… Война прошла, война очистила… Лена, Лена! Какая была страшная война! Я тебе об этом не писал, теперь говорю, теперь можно говорить… Золотые шары над нашим городом… И твои картины… Красные картины на стенах… Я же знал, знал, что построят при нашей жизни… Мы увидим… Ты не верила, никто не верил!.. Белый, белый город - больно глазам!.. Горит!.. Город Солнца!.. Огонь! Огонь! Черный дым!.. Го-о-орит! Жарко!.. Пи-и-ить…

Поеживался рыжий червячок огонька на расплющенной гильзе противотанкового ружья, низко нависал косматый мрак, под ним на земляных нарах метался раненый, воспаленное лицо при тусклом свете казалось бронзовым. И бился о глухие глинистые стены рвущийся мальчишеский голос:

Лена! Лена! Нас бомбят!.. Наш город!.. Горят картины! Красные картины!.. Дым! Ды-ым! Нечем дышать!… Лена! Город Солнца! ..

Лена - красивое имя. Невеста? Сестра? И что это за город?.. Женька Тулупов, прижав к уху телефонную трубку, подавленно смотрел на мечущегося на нарах раненого, слушал его стоны о странном белом городе. И рыжий червячок коптилки, шевелящийся на ребре сплюснутого патрона, и приглушенное кукование в телефонной трубке: «Резеда»! «Резеда»! Я - «Лютик»!.. И вверху, над накатом, в ночной опрокинутой степи, далекая автоматная перебранка.

И - бред умирающего.

Его забрали часа через три. Два спящих на ходу старика санитара в расползшихся пилотках втащили брезентовые носилки в узкий проход, сопя и толкаясь, перевалили неспокойного раненого с нар, покряхтывая, вынесли его к нетерпеливо постукивающему изношенным мотором пыльному грузовику.

А над утомленно-серой, небритой степью уже просачивался призрачно блеклый рассвет, еще не совсем отмытый от тяжкой ночной синевы, еще не тронутый солнечной золотистостью.

Женька провожал носилки. Он с надеждой спросил:

Ребята, если в живот, то выживают?..

Ребята - тыловые старички - не ответили, карабкались в кузов. Ночь кончалась, они спешили.

На нарах остался забытый планшет. Женька открыл его: какая-то брошюра о действиях химвзвода в боевой обстановке, несколько листков чистой почтовой бумаги и желтая от старости, тонкая книжка. Письма от своей Лены лейтенант хранил где–то в другом месте.

Тонкая пожелтевшая книжки называлась - «Город Солнца». Так вот оно откуда…

Кожаный планшет Женька через педелю подарил командиру взвода, а книжку оставил себе, читал ее и перечитывал во время ночных дежурств.

За Волчанском, при ночной переправе через маленькую речку Пелеговку, рота, за которой Женька тянул связь, была накрыта прямой наводкой. На плоском болотистом берегу осталось лежать сорок восемь человек. Женьке Тулупову осколком перебило ногу, он все-таки выполз… вместе с полевой сумкой, где лежала книжка незнакомого лейтенанта.

Сохранил ее в госпитале, привез ее домой - «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы.

Поселок Нижняя Ечма ни разу не видел над собой вражеских самолетов, знать не знал, что такое светомаскировка. Изрытые снарядами поля были где–то за много сотен километров - здесь тишь, глухой, недосягаемый тыл. И все-таки война даже издалека разрушала поселок: попа дали заборы, и некому было поднять их, разваливались, - до того ли? - дощатые тротуары, магазины стояли с заколоченными окнами, а те, что еще работали, открывались всего на два часа в день, когда привозили из пекарни хлеб, чтоб продать его по карточкам и опять закрыться.

В свое время нижнеечменские ярмарки собирали народ из–под Вятки и Вологды, но это уже помнят только старики. Однако и позднее, вплоть до самой войны, еще ходили завистливые поговорки: «На Ечме не паши, не борони, только зернышко оброни», «У ечмяка намолот - на три года вперед».

Сейчас липкое утро с натужно вялым рассветом, почерневшие бревенчатые дома, черные ветви голых деревьев, черная грязь кривых улиц, застойность свинцовых луж - одноцветность, тусклота, заброшенность. Позднее утро поздней осени.

Но это осень 1944 года! В центре поселка на площади - столб с алюминиевым раструбом громкоговорителя:

От Советского Информбюро!..

Сильней всяких клятв эти слова. Четвертый год тянется война, но теперь–то уж скоро, скоро… Нет ничего более желанного, чем проснуться утром и услышать, что наступил мир, - счастье, одинаковое для всех!

Над поселком Нижняя Ечма - серое небо затянувшейся осени, свинцовые лужи, одноцветность. Но пусть осень, пусть свинцовость - скоро, скоро!..

Тут же у площади - двухэтажное здание райисполкома. Сегодня возле него выстроилось несколько обремененных грязью полуторок, и еще лошади, низкорослые, лохматые, запряженные в разбитые возки. На крыльце топчутся шоферы, повозочные, служилый люд.

Людно и в коридорах райисполкома - висит махорочный дым, хлопают двери кабинетов, сдержанно гудят голоса.

Вчера в район прибыла бригада уполномоченных. Не один, не два, а целая бригада с областными мандатами, по из другого района - из Полдневского, более глухого, чем Нижнеечменский. Тринадцать человек, чертова дюжина, в стареньких пальто, в дошках, в растоптанных сапогах, в брезентовых плащах - свой брат районщик, а поди ж ты - начальство, каждый призван командовать от имени области.

За бегущим днем: В. Ф. Тендряков – в школе: сборник статей и материалов / Вологодский институт развития образования. – Вологда, 2001

От составителя

ПИСАТЕЛЬ ВЛАДИМИР ТЕНДРЯКОВ – В ШКОЛЕ


В.И. Бараков, доктор филологических наук,

Профессор кафедры литературы ВПУ

Ю. С. Широковский, доцент ВИРО, председатель областной секции краеведения BOO Педагогического общества РФ.

Владимир Федорович Тендряков (родился 5 декабря 1923 года в деревне Макаровская Верховажского района Вологодской области, умер 3 августа 1984 года в Москве) – автор остросюжетных и остросоциальных рассказов, повестей и романов, в которых предпринята попытка решить мировоззренческие и этические проблемы.

Так, в повести «Ухабы» (1956) с большой художественной силой показано, к каким трагическим последствиям приводит формальное, бессердечное руководство людьми. В повести «Чудотворная» (1958) дан анализ народного религиозного сознания в самый неблагоприятный в этом отношении период нашей истории, как и в повести «Чрезвычайное» (1961), где писатель поднимает проблему духовного пробуждения, становления личности на «стыке» веры и «безверия». В рассказе «Донна Анна» (1971) и в повести «Три мешка сорной пшеницы» (1972) главным является столкновение романтического идеала с реальной действительностью. В «Весенних перевертышах» (1973) рассказано о сложностях «переходного» (от детства к юности) этапа в человеческой жизни: поиск себя как личности; размышления о времени, о вечности, о загадке бытия, чувственно окрашенные свежестью и полнотой первой любви... Перед главным героем открывается драма противоречивости жизни – не случайно в названии повести соединены ее «начала» и «концы».

В центре повести «Ночь после выпуска» (1974) – конфликт с собственной совестью на фоне сознательно или бессознательно изображенного автором главного изъяна советской школы – отсутствия полноценной духовной основы в воспитании и образовании, отсутствия любви... И, наконец, «Расплата» (1979). В этом произведении Тендряков подходит к самому краю бездны. Художественное исследование причин отцеубийства приводит его к парадоксальному, на первый взгляд, выводу, виноваты все. Виноваты, потому что отвечали злом на зло.

Особо следует сказать об опубликованных спустя много лет произведениях, посвященных теме коллективизации («Хлеб для собаки», 1970; «Пара гнедых», 1971; «Параня», 1971), репрессий («Охота», 1970) и волюнтаризма («На блаженном острове коммунизма», 1974). Они заняли свое место в ряду «возвращенной» литературы, хлынувшей полноводным потоком на страницы «толстых» журналов второй половины 80-х годов. Однако их проблематика в целом не выходит за общие рамки тендряковской прозы.

Во всех произведениях В.Ф. Тендрякова главным является нравственный конфликт, от которого, как лучи солнца, расходятся различные идеологические и мировоззренческие пути и сюжетные перепутья. Этот писатель, заставил задуматься над самыми трудными проблемами человеческой жизни, «решить» которые, впрочем, сам Тендряков не сумел. Однако его публицистический темперамент ярко проявил себя в художественной практике: сложные психологические коллизии, обстоятельства, в которых оказываются герои, постоянные споры, драматические, а то и трагические развязки, страстное авторское слово – все это сконцентрировалось в неповторимом стиле тендряковской прозы, вошедшей в золотой фонд русской литературы второй половины XX века.

Вот почему пришла пора углубленного изучения жизни, творчества, личности и окружения этого, вне сомнений, очень талантливого, крупного и самобытного писателя.

Сборник учительских статей назван тендряковской строкою: «За бегущим днем». Строкою, которая стала в свое время крылатой, выражающей гражданственную направленность русской литературы 50-70 годов в целом. «Поздний» Тендряков сумел подняться до новых нравственных, философских и мировоззренческих высот, до нового уровня художественной, а не только «публицистической» правды (об этом сказано, например, в сравнительном анализе «позднего» рассказа В. Ф. Тендрякова «Пара гнедых» и «Рычагов» А. Я. Яшина)* [* См. об этом статью Г. В. Цинман в конце сборника. – Сост. Ю.Ш.].

Основа сборника – очерки и статьи верховажских учителей: краевед Н. А. Самойлова рассказала о поисковой работе, о создании по ее итогам литмузея, посвященного жизни и творчеству В. Ф. Тендрякова. (Музей этот создан в Шелотской школе, рядом с деревней Какаровская, где родился писатель.) Словесник Верховажской школы Г. Г. Коптелова дает примеры занятий «по военным произведениям» Тендрякова. Сценарий занятия в литературной гостиной по «Весенним перевертышам» предлагает Л. А. Гостевская – методист Верхозажского роно.

Другие статьи написаны кировскими (ныне вятскими) учителями, где в Подосиновце (б. Никольский уезд) также жила семья Тендряковых.

Одна из статей прислана даже из г. Стерлитамака (Башкортостан).

Такова «география» сборника. Надеемся, что он и дальше будет расширяться при неизбежных переизданиях данной брошюры, так как В. Ф. Тендряков – писатель не только северный, но и всероссийский. Даже шире: его книги переведены на многие языки мира...

(вариант 1-й)*

[*Об этом занятии в данной статье рассказывает В. A. Марютина,) заслуженный учитель школ РФ (Новленская с.ш. Вологодской области)] .

В 8-м классе учащиеся прочитали и изучили повесть В.Ф. Тендрякова «Весенние перевертыши», рекомендованную для внеклассного чтения. (Если повесть не изучалась ранее. – Ю. Ш.)

Работа над этой повестью была организована так: сначала в классе, на занятии литературно-краеведческого кружка, мы читали вслух самые острые, захватывающие эпизоды «Весенних перевертышей», затем, заинтересовавшись, ребята прочитали самостоятельно всю повесть. При домашнем чтении ее ребятам предлагалось ответить на такие вопросы:

Каково ваше мнение о Дюшке Тягунове?

Какие открытия делает он?

Какие «перевертыши» совершаются в его жизни?

Как вы относитесь к Митьке?

Кто такой, по вашему. Санька Ераха? Как вы относитесь к нему?

Почему взрослые сначала не понимали. Дюшку?

А в конце повести понятен ли он им?

В чем смысл конфликта между Дюшкой и Санькой?

Каков итог, смысл повести?

На уроке внеклассного чтения по «Весенним перевертышам» В. Ф. Тендрякова ребята «разгорелись»; они сравнили ее героев с персонажами «Белого Бима Черного уха» Г. Н. Троепольского, а также «Сити – таинственной реки» писателя-вологжанина А. В. Петухова. Все эти книги привлекли внимание ребят нравственными проблемами дружбы, первой любви, познанием радости труда и глубоким лиризмом.

В чем сходство и отличие героев этих трех произведений?

Обобщенный ответ ребят таков:

Бим и волчонок Кайзер – оба стали жертвами жестоких людей. Хозяин Бима Иван Иванович и Васька Гусь, хозяин Кайзера, – разные люди не только по возрасту (один – взрослый, другой – подросток!), а объединяет их любовь ко всему живому, доброта и сердечность.

Дюшка и Санька из «Весенних перевертышей», Васька Гусев из «Сити – таинственной реки» – все они подростки, но какие разные! Например, Васька Гусев доставляет немало неприятностей взрослым, но он ничего общего не имеет с жестоким Санькой Ерахой... Приведем отрывок из высказывания ученицы, сопоставившей героев повести «Весенние перевертыши» В. Ф. Тендрякова:

«Дюшка защищает человеческое достоинство, Санька – унижает. Дюшка помогает Миньке поверить в себя и стать сильным, Санька – стремится убить в слабых все человеческое.

Меня поразило то, что Минька, такой тихий, боязливый, и вдруг оказался способным на такой мощный протест верзиле Ерахе:

Палач! Плевал я на тебя!

Пусть и дорого обошлось ему это, но Дюшка прав, вступив в борьбу со злом».

В целом повесть В.Ф. Тендрякова «Весенние перевертыши», как и «Белый Бим Черное ухо» Г.Н. Троепольского, – книга о нравственных исканиях человека, утверждающего добро. Книга, которая помогает воспитывать активную жизненную позицию, потому что автор горячо ратует за победу благородства души над подлостью, преданности – над предательством, верности – над вероломством, честности – над ложью, за победу бережного отношения к природе и всему живому – над варварством и хищничеством. Вот почему повесть писателя-земляка вызвала у подростков сильные переживания, что привело их к серьезному ее обсуждению.

Завершающим этапом изучения «Весенних перевертышей» В.Ф. Тендрякова стало домашнее сочинение типа рассуждения на одну из взволновавших ребят тем:

«"Перевертыши" и открытия в жизни Дюшки Тягунова»;

«Преображение Миньки из робкого паренька в обличителя хулигана Ерахи»;

«В чем смысл конфликта между Дюшкой Тягуновым и Санькой Ерахой?»;

«Почему взрослые не сразу поняли Дюшку?».

Такие домашние сочинения-раздумья дают возможность высказать мысли и свое отношение к героям изученной повести даже тем, кто по какой-то причине не успел все это сказать на уроке. Для тех, кто вполне «выразил себя» на классном занятии, домашнее сочинение можно считать необязательным. И остальные ребята пишут его тоже по желанию или, как говорится, по велению сердца.

В 9-м классе мы снова возвращаемся к «Весенним перевертышам» В. Ф. Тендрякова1, когда изучаем послание А. С. Пушкина «К***» («Я помню чудное мгновенье»), которое так взволновало Дюшку Тягунова, – так углубляются поэтические переживания школьников, впервые встретивших «чистейшей прелести чистейший образец» (см. главу 1-ю, которая снова звучит в классе).

Нельзя не привести хотя бы сжатые отрывки из этой главки «Весенних перевертышей»:

«...вгляделся и вдруг понял: Наталья Гончарова похожа на... Римку Братеневу!

А на улице... что-то случилось... Небо не просто синее, оно тянет, оно засасывает, кажется, вот-вот приподымешься на цыпочки да так и останешься на всю жизнь.

Она выросла из старого пальто, ...сквозь короткие рукава вырываются на волю руки, ломко-хрупкие, легкие, летающие. И тонкая шея круто падает из-под вязаной шапочки, и выбившиеся непослушные волосы курчавятся на висках...

И никак нельзя отвести глаз от ее легко и бесстрашно летающих рук... За эти двадцать минут она не могла измениться. Значит – он сам...»

В 10 классе после изучения «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского мы проводим урок по новинкам литературы, выбрав повесть В. Ф. Тендрякова «Расплата». И на этом занятии перед «юношами, обдумывающими житье», встанут наисложнейшие вопросы взаимоотношений с родителями, а именно:

Прав ли Колька Корякин, который, защищая свою мать, убил пьяницу-отца? Больного (!) отца?!

Как ведут себя одноклассники Кольки?

Так ли ведет себя он по отношению к любимой им и любящей его девушке?

Можно ли обойтись без крайних мер наказания – убийства и расстрела – в нашем обществе? Может, оно само и виновато во всем?!

Можно ли исправить опустившихся людей иными путями?

Существует ли проблема «отцов» и «детей» в наши дни? У нас?

Как вы строите свои взаимоотношения с родителями? (Ответ на данный вопрос может быть дан в «скрытом» виде.)

Остроконфликтная, трагедийная повесть В. Ф. Тендрякова «Расплата» при ее изучении никого не оставляет равнодушным. Однако необходимо соблюдать определенное чувство такта, когда речь пойдет о взаимоотношениях школьников с родителями, стараясь не впасть в то же время и в назидательный, или менторский, тон.

В 11-м классе возможности углубления представлений школьников о жизни и творчестве В. Ф. Тендрякова возрастают. Особенно – при изучении темы «Литература 50-90-х годов», для построения занятий по которой многие учителя литературы вынуждены прибегнуть к тематическому принципу из-за обилия материала, имен писателей. Среди них нередко и весомо звучит и имя писателя В. Ф. Тендрякова, чье творчество заняло достойное место в современной советской литературе.

Так, при изучении темы Великой Отечественной войны в литературе наших дней, наряду с другими писателями-фронтовиками, мы сообщаем и имена более двадцати литераторов-вологжан, прошедших через великие испытания. Среди них и поэт С. С. Орлов, дважды заживо горевший в танке, но чудом оставшийся в живых, и А. А. Яшин, и А. И. Тарасов, погибший на войне, и В. Ф. Тендряков, чьим дебютом в литературе был рассказ о войне «Дела моего взвода». Получив тяжелое ранение, Владимир Федорович вернулся на родину, учительствовал на селе, был секретарем райкома комсомола, затем учился в институте кинематографии, но через год перевелся в Литературный институт имени А. М. Горького... Хотя В. Ф. Тендряков и не стал «военным» писателем, отголоски пережитого, испытанного им в огне войны, часто звучат в его книгах. К «военной» теме писатель обратился лишь в конце жизни. Война «догнала его и убила»...

«Близкие писателя знали: он решился, наконец, писать о войне. Воспоминания о ней все больше бередили сознание, память».

«Это будет связный цикл повестей и рассказов. Первая моя повесть – мой первый день на фронте, почти буквально, фотографически. День, который вытеснил всю прошлую жизнь... Книга будет состоять из небольших эпизодов о буднях войны.

Но... лишь первую повесть из этого цикла напечатали в журнале «Дружба народов», и то после преждевременной смерти писателя...»1. Зато тема деревни глубоко раскрыта в его произведениях, рекомендованных для классных и факультативных занятий. Это его повести «Три мешка сорной пшеницы», «Тугой узел», «Не ко двору» и другие. Все они навеяны раздумьями о родной северной деревне, впечатлениями, полученными от поездок на свою малую родину, от общения с людьми села, близкими с детства.

Деревенские заботы сызмальства испытал он на себе, как и любой сельский мальчишка. А может быть, даже в большей степени, поскольку его отец, Федор Васильевич Тендряков, был деревенским активистом. Он одним из первых в Шелотах вступил в партию большевиков. Вскоре его выдвинули на работу в сельский Совет, затем – в районный центр (село Верховажье), позднее – в город Вельск, где Володя, его сын, и заканчивал свою учебу в школе...

Рос будущий писатель в работе, как и все деревенские ребята. Любил лес, поле, речку – жизнь в природе. К труду приучал не только отец, но и мать Татьяна Петровна, всю жизнь проработавшая в колхозе. Именно отсюда, из родного гнезда, берут истоки лучшие творения В. Ф. Тендрякова на тему деревни.

Разумеется, творчество писателя-земляка не замыкается только в рамках темы войны и деревни: широко известны и его повести «Свидание с Нефертити», «Покушение на миражи», «Ночь после выпуска» и другие. Особенно затронула нас его повесть «Ночь после выпуска», в которой подчас гротескно, остро, полемически заостренно говорится о взаимоотношениях школьников и учителей, о том, что вчерашняя школа давала лишь определенную сумму знаний, но не учила ребят жить, не давала профессии – именно об этом и говорила на выпускном вечере отличница Студенцова, не щадя учителей. «Ночь после выпуска» у нас прочитали все учителя и педагоги школы, а затем и выпускники. После этого была проведена в сельском клубе читательская конференция по этой повести, участниками которой были и старшеклассники, и учителя, и население, и прошла она бурно.

5 декабря 1993 года шелотяне, верховажцы, как и все вологжане, широко отметили 70-летие писателя-земляка Владимира Федоровича Тендрякова1. На его малой родине прошли беседы и уроки, читательские конференции и обзоры его жизни и творчества в школах, библиотеках, сельских клубах. Во всех классах Шелотской школы были зачитаны также его письма. Вот одно из них:

«Дорогие друзья!

Вы писали письмо на мой старый адрес, оно не сразу пришло ко мне, долго искало по Москве, а потому пишу не сразу.

Отвечаю на ваши вопросы.

Над чем работаю? Недавно закончил повесть «Покушение на миражи». Повесть сложная и для взрослых, поэтому не хочу вдаваться о ней в подробности, Вопрос о печатании ее решается в журнале «Новый мир».

Год назад я был в Норвегии, читал там лекции в университете в Осло. Страна маленькая, растянута по побережью океана, всего населения в ней вдвое меньше, чем в Москве. Сосны, камень, мох, брусника, чистые озера и знаменитые фиорды – морские заливы – все очень красиво. Норвежцы старательно берегут свою природу, любят путешествовать пешком, целыми семьями – папа, мама, детишки – и все с рюкзаками. Город Осло очень чист, зелен и повсюду цветы. Я был осенью, но в скверах, однако, цвели розы. Норвежцы добры, улыбчивы, но, мне кажется, живут обособленно друг от друга.

К сожалению, сорвалась поездка в Испанию...

Старательно исполняю все ваши просьбы – посылаю фотографию, книгу для школы и еще пять маленьких книжек – весело разыграйте их в лотерею!

25.02.82. Ваш земляк В. Тендряков.»

В один из приездов Владимира Федоровича на родину в Шелотах работниками сельского клуба и школы была организована встреча писателя с земляками, на которой он откровенно поделился своими новыми творческими замыслами, ответил на многочисленные вопросы присутствующих.

Свои впечатления от поездки в родные края он опубликовал в журнале «Наука и религия», с которым был тесно связан на протяжении многих лет.

«Высоколобый, плечистый, по-спортивному подтянутый Владимир Федорович казался моложе своих 60 лет. Уже было издано четырехтомное собрание его избранных сочинений – итог его плодотворной 40-летней работы в советской литературе. Все шло «в гору», и, казалось, ничто не предвещало катастрофы.1» .

Накануне, за два дня до неожиданной смерти, Владимир Федорович позвонил в Вологду своему давнишнему другу В. Невзорову и сказал, что хочет приехать на родину. Он почти каждый год приезжал в родные края. На этот раз ему хотелось, как когда-то в молодости, пройти пешком из г. Грязовца в Верховажье, побывать в Подосиновце Кировской области, г. Никольске, Кич.-Городке, г. Тотьме, а оттуда – в родную деревню Макаровскую1.«Мы будем останавливаться в каждой деревне с ночевкой. И знаешь, можно ведь завернуть в Тимониху (на родину В.И. Белова). А потом двинем за Вожегу, а оттуда уж и в Верховажье. Там есть дороги, я знаю».

Через два дня из Москвы – новый звонок:

С Владимиром Федоровичем плохо. У него удар.

Это было 31 июля 1984 года. Потом было первое, второе августа, ночь на третье... Все это время он не приходил в сознание. Утром в пятницу, 3 августа, сердце не выдержало... Центральные газеты сообщили о его смерти...

Печально и несправедливо, когда из жизни уходят люди в расцвете сил и таланта, до конца не завершив задуманное!..

Вся жизнь его – пример неистовой целеустремленности и огромного трудолюбия, неустанного поиска ответов на жгучие проблемы современности.

Но он успел написать более двадцати романов и повестей, получивших признание читателей... В восьмидесяти театрах страны идут спектакли по его пьесам. ...Произведения писателя продолжают издавать не только у нас, но и в Англии, США, Франции, Швеции – более чем в 20 странах! О его творчестве написаны сотни литературоведческих работ, его книги включены в программы средних школ и высших учебных заведений2 .

Хочется пожелать, чтобы они использовались шире и плодотворнее, что зависит во многом от нас, учителей-словесников.

После преждевременной смерти писателя-вологжанина В. Ф. Тендрякова юношеская библиотека областного центра названа его именем, на водных артериях страны курсируют теплоходы с его именем на борту, в Шелотах, Верховажье и Вологде появились улицы В. Ф. Тендрякова. А главное, его произведения пользуются все большим авторитетом среди читателей, в том числе учителей и школьников – а это значит, что писатель и его книги шагнут и в следующее столетие.

ИЗУЧЕНИЕ ПОВЕСТИ В. Ф. ТЕНДРЯКОВА

«ВЕСЕННИЕ ПЕРЕВЕРТЫШИ»

(лекция с элементами беседы, материалы для учителя)

(вариант 2-й)

Н. Г. Фатхулина, кандидат педагогических наук,

Г. Стерлитамак, Башкортостан

Люди с неразвившимися с детства духовными интересами

– социально опасное явление.

В. Тендряков

Говоря о литературе последних лет, Л. Ф. Ершов отметил: «Ее поиски и открытия нынче, более чем когда-либо, сконцентрированы в нравственно-философской сфере, нравственный опыт общества, социально-духовная активность личности воплощаются особенно впечатляюще» (Т. 3, с. 3)1 . К числу писателей, которых неотступно занимает мысль о месте человека в жизни, о его ответственности за все, что происходит на земле, принадлежал В. Ф. Тендряков.

В «Весенних перевертышах» (1973) автора волнует проблема нравственного выбора, выработки общественного сознания в подростке. Но повесть не только о подростках, она об «идеале эпохи», о том, как «усложняются представления о моральном авторитете современника» (Л. Михайлова). В повести прослеживается лишь одна весна в жизни тринадцатилетнего школьника Дюшки Тягунова. Эта весна была необычайной, не похожей на все предыдущие. Дюшка взрослеет. Его волнуют непривычные чувства, перед ним открываются новые явления, в себе и окружающем мире он обнаруживает массу противоречий, попадает в непредвиденные ситуации, требующие крутых решений, от которых порой зависит даже сама жизнь. До поры до времени все вокруг для Дюшки было просто и понятно. Но наступившая весна принесла много неожиданного. Вдруг его охватывает радостное, волнующее чувство: Римка Братенева, девочка из большого дома, похожа на красавицу Наталью Гончарову, жену Пушкина... Дюшка жаждет ее видеть, старается не пропустить случая идти следом за ней до самой школы. В ее присутствии для него и улица становится иной: небо синее, «солнце вдруг косматое, непричесанное, весело-разбойное» (Т. 3, с. 21). Когда уходит Римка, улица становится обычной, грязной... Дюшка полон желания ждать, когда снова все изменится. Но ему стыдно ждать девчонку. В то же время он «готов плюнуть на свой стыд» (Т. 3, с,3). Ему непонятен вопрос, «бывало ли так с другими» (Т. 3, с. 3). Взволнованность, обостренность восприятия мира видим и в его отношении к весенней природе. И зеленая умытая травка, выползшая из грязной земли, питающаяся лучами солнца, и береза «в сквозной дымке», и дружно взлетевшие грачи, и «запах хвои, запах смолы, запах чужих далей, запах свободы» (Т. 3, с. 6), и шум весенней капели, и крик лягушек на болоте – «все сливалось в одну звенящую ноту, распиравшую небесный свод» (Т. 3, с. 6). Взбудораженный, как бы обновленный мозг мальчика делает непривычное, головокружительное «открытие», которое захватывает дух. Вот он увидел... время («Беззвучно течет оно по улице, время меняет все вокруг») (Т. 3, с. 8). Дюшка обнаруживает относительность времени.

Прочитав умную книгу о галактиках, Дюшка ошеломлен величием мироздания и ничтожностью в нем человека с его мелочными заботами. Интерес к математике привел его к мыслям о взаимосвязи самых несвязуемых вещей и явлений (Т. 3, с. 22). И, наоборот, столкновение со злобой Саньки, с несчастьем Миньки, спор с отцом поставили перед ним вопрос: «Неужели сколько людей, столько и разных миров?» (Т. 3, с. 23).

Он убеждается, как по-разному мыслят люди, как не похожи их жизни, поступки, дела. В поисках ответа Дюшка размышляет: неужели Санька живет в его, дюшкином, мире! «Он же знать не знает, что бледные звезды над его головой – далекие солнца с планетами, для него нет бесконечной Вселенной, не подозревает, что лягушка может заставить человека носить кирпич в школьном портфеле. Санька живет рядом с Дюшкой, но вокруг Саньки все не так, как вокруг Дюшки, – другой мир, нисколько не похожий» (Т. 3, с. 22). И этот мир чужд и неприемлем для Дюшки.

В центре внимания автора – конфликт между добром и злом. Если до сих пор Тягунов знал Саньку, не любил и только сторонился его, то сейчас почувствовал, что – он враг непримиримый, что этот человек – «из другого мира. Санька наслаждается мучением животных, страхом ребят перед ним. Он растлевает души слабых, трусливых – таких, как ребята из его компании – Колька Лысков и Петька Горюнов. Делает из них холуев, подонков, предателей, безжалостных садистов. Сцена на болоте потрясает Дюшку. Санька заставляет мальчишек убивать лягушек ударом о дощатую стенку сарая. Минька Богатов отказывается, не хочет. «Не хочу-уу!.. – передразнивает его Санька. – Все хотят, а ты чистенький?!» (Т. 3, с. 51).

Санька не позволит человеку быть чистым. Ему нужны подленькие, гадкие, трусливые исполнители его злой воли. Дюшка оказался перед выбором: или обезопасить свою жизнь покорностью, подчиниться Саньке, или бросить в лицо гневное обвинение и вступить в бой с этим хамом. Дюшка, не колеблясь, избрал второй путь – вступился за Миньку. Так Тягунов в первый раз преодолел свой страх, «переступил через собственную слабость, робость, нерешительность» (Т. 4, с. 43). Трусливый и омерзительный Ераха со своей плоской рожей и болотными глазами жаждал жестоко отомстить Дюшке, пустить «кровушку». Взрослым, между тем, нет дела до Саньки. Никита Богатов, случайно защитивший Дюшку от врага, верно заметил: «Такие-то и портят жизнь. От таких-то, поди, и войны на земле идут...» (Т. 3, с. 23). Но никаких мер против Саньки не принял. Не до мальчишеских дел и Тягунову-старшему. Жестоко избитый Санькой, Дюшка вопит: «Санька убивать любит... лягушек».

«Лягушек? Черт знает что! Да мне-то какое дело до этого?» – возмутился отец. Федор Андреевич обратил внимание только на слово «лягушек». Даже мать, осмотрев изуродованное лицо сына, ограничилась тем, что дала валерьянки и успокоила, что нос срастется.

«Он людей бы убивал, если можно было», – продолжает убеждать Дюшка. «Ну, знаешь!» – не поверил отец. Мальчик закрыл в отчаянии лицо: «Боюсь! Боюсь! Вас всех боюсь!... Он вырастет – и тебя убьет и меня!... Убивать любит, а вам всем хоть бы что. Вам плевать! Живи с ним, люби его! Не хочу! Не хочу! Тебя видеть не хочу!» (Т. 3, с. 33-34). Поверили Дюшке только тогда, когда Ераха нанес рану Миньке Богатову. Преступное равнодушие взрослых, попустительство сверстников обошлось дорого – пролита кровь, на волоске от смерти жизнь человека.

В повести поставлен вопрос, роковой для нашего времени: «Как вылечить людей от злобы?»

В устах Никиты слово «злоба; употребляется в широком значении как всякое зло, омрачающее жизнь. «Жена мужа не уважает, прохожий прохожего, сосед соседа... А то вот, с самого детства – «прольется кровушка!» (Т. 3, с. 23). Никита возлагает надежды только на слово: «Почему не понимаем друг друга? Да потому, что СЛОВО не найдем, которое бы до сердца дошло... Что слово? Звук, сотрясение воздуха? Нет – сила!» Разумеется, художник высоко ценит роль слова, голос разума. Но он знает также, что «зверье» не слышит всего этого. Потому всем ходом повествования призывает к активной борьбе, к гражданскому мужеству, к уничтожению зла и словом, и делом.

Гражданское мужество – это активная жизненная позиция человека, способность служить общему благу, отстаивать истину в трудной повседневной борьбе, навлекая на себя опасности. Санька Ераха, физически самый сильный парень на улице, возненавидел Дюшку Тягунова за то, что тот не подчинился ему, не испугался его силы. Ераха не прощал сверстникам чувства их собственного достоинства, не жалел тех, кто слабее его. Дюшка вооружился кирпичом на случай, если Ераха нападет на него. Но однажды на уроке математики кирпич с грохотом вывалился из его портфеля. В процессе разбирательства все факты обернулись против Дюшки.

«Дюшка сам начинал верить, что он преступник.» Помощь пришла неожиданно с той стороны, с которой ни Дюшка, и никто другой, не ожидал. Минька, случайно попавший на разбирательство, Минька, которого никто не собирался сейчас спрашивать, вдруг вскочил на ноги и закричал тонко, срываясь, словно петушок, впервые пробующий свой голос:

«Дюшка! Ты чего? Скажи всем! Скажи про Саньку! Он же хвастался, что убьет тебя! Я сам слышал! Ножом стращал!» (Т. 3, с. 35). Минька в пылу гнева продолжал обличать Саньку: «Ты все можешь, ты ножом! Дюшка добрый. Дюшка слабей себя никого не обидит! А Санька ножом, ему что? Он трус! Он только на слабых. Потому Дюшка и кирпич... Знал: Санька тогда на него не полезет, испугается. И верно, верно – Дюшка давно этот кирпич таскал в портфеле. Давно, но не ударил же им Саньку. Убить мог? Это Дюшка-то? Саньку! Отпугивать только. Санька – трус, на сильного никогда!» (Т. 3, с. 35). Это была блестящая защита и справедливейшее обвинение. Минька открыл истину, спас Дюшку от клеветы, «закрыл его грудью», хотя знал, что теперь Санька разделается с ним жестоко. Дюшка, изумленный происшедшим, почувствовал себя окрыленным. Он вспомнил, что от него шарахнулась Римка, отвернулся его друг Левка Гайзер, сам он устроил домашним истерику. Сам себе стал противен. Думал: «Стоит ли такому жить на свете? Кому нужен.? Оказывается, нужен! Грудью за него – Минька, Минька!» (Т. 3, с. 36)

В повести занимает значительное место и мир взрослых, нравственный климат семьи, авторитет родителей. Никита Богатов образован, не глуп, не лишен таланта, трезв, любит жену к сына, но для общества бесполезен, потому что переоценил свои возможности. Полагая, что призван быть великим, гнушаясь скромным трудом газетчика, отошел от настоящего дела, ограничил себя узким мирком. Беда Никиты и в том, что обожествил ничтожество. Его Люся – недалекая мещанка, которой не дано понять ни высоких порывов, ни умных мыслей. В. Тендряков в своей повести создал убедительный образ человека, оказавшегося в стороне от большой дороги, не участвующего в решении сложных задач своего времени.

Семья Тягуновых иная. Вера Николаевна – замечательный врач, самоотверженная труженица, многие люди обязаны ей жизнью и благодарны бесконечно. Она верная супруга, любящая мать, но для забот о сыне у нее явно не достает времени. Федор Андреевич – начальник сплава, инженер, первый человек в городе. Он энергичный, правильный, решительный, занят делом по горло. Но Тягунову-старшему при всех его положительных качествах недостает чуткости к людям, сердечной теплоты, внимания к окружающим. Он излишне самоуверен, глух к тому, что происходит вокруг.

Автор не отрицает роли семьи в воспитании юного поколения. Но ему важна и очень дорога мысль о первых самостоятельных шагах подростка, о рождении в нем чувств благородных, об избрании единственно верного решения в трудной ситуации без подсказки, об умении отстаивать истину, даже ценой столкновения с дорогими и близкими людьми.

Размышления о школе, на первый взгляд, занимают в повести весьма скромное место. Но они более серьезны и значительны, чем кажутся. В Куделинской школе нет «властителей дум», нет интересной умственной жизни. Математик «Вася в кубе» (не обошлось без прозвища) по-своему интересен, не лишен творческой мысли, но и он более странен, чудаковат, нежели чуток как педагог. Школа плохо знает своих питомцев. Ученики, разумеется, заняты не только выполнением домашних заданий. Их мир шире, разнообразней. Педагогам же нет до этого дела. Санькины лягушки и дюшкин кирпич вызвали у молодой учительницы один возглас: «Какой ужас!» (Т. 3, с. 35). В истории с рыжим кирпичом учителя растерялись не на шутку. Они не верят честному мальчишке, скорее готовы обвинить во всем его. Темная душа Ерахи им неведома. Его бездуховность встречала в школе один отпор – выгоняли с уроков...

В школе Дюшка общается с Левкой Гайзером – самым способным учеником в классе. Левка успел прочесть много того, что неведомо его сверстникам. Он сторонник «саморазвития». Василий Васильевич убежден, что из таких выходят гении. Но преуспевающий и симпатичный Левка Гайзер далек от грешной земли. Он никого не трогает, его никто не смеет трогать. Ему нет дела до, как он говорит, «тараканов». Во время драки Тягунова с Ерахой Левка не помогает Дюшке, а отговаривает его, мешает ему.

Писатель, несомненно, больше симпатизирует смышленому и земному Дюшке со всеми его неудачами и сомнениями, со всеми его «перевертышами». Он знает: из таких растут граждане, «отечества достойные сыны».

Повесть В. Ф. Тендрякова «Весенние перевертыши» изучается обычно на уроках внеклассного чтения в 8-м классе. Мы тоже предложили прочесть это произведение восьмиклассникам. Оказалось, что повесть никто не читал. А те, кто смотрели фильм, помнят лишь несколько разрозненных эпизодов.

Идейно-эстетическая ценность произведения не воспринята. Было важно вызвать у учащихся интерес к повести, помочь глубже постичь мысль автора. На уроке вводного типа говорили о жизни В. Ф. Тендрякова, обозначили его сложный жизненный путь: участие в Отечественной войне, работу в школе, руководство деятельностью районной комсомолии, литературную деятельность. Была подготовлена выставка книг писателя, которая оставалась в классе, пока учащиеся читали повесть и готовились к ее обсуждению. При чтении повести учительница просит обратить внимание на то, каким растет главный герой повести Дюшка Тягунов:

Что он читает, о чем думает?

Что его радует?

Как он относится к людям, к природе, к знаниях":

Каков его духовный мир?

Какие трудности встречает он и какие принимает решения?

Просим учеников сравнить с Дгошкой Саньку Ераху, выписать из текста описание внешности Саньки, его речь, разобрать:

Каковы его поступки?

Каковы его «друзья»?

На чьей стороне симпатии читателя?

Многие восьмиклассники мало читают произведений русской литературы, крайне пассивны, молчат на уроках. Чтобы заинтересовать их, потребовалось прочесть некоторые страницы повести и сказать, что, читая художественные произведения, нужно не только запомнить то, что происходит, а перенестись в мир героев, представить, вообразить (словно сам стал свидетелем или участником события), «увидеть» явления внутренним взором, оценить происходящее, уловить, как сам автор относится к своим героям, их поступкам. В классе зачитывается эпизод в начале повести: «Дюшка раскрыл знакомую книгу стихотворений Пушкина, и вдруг ему показалось, что Наталья Гончарова, жена поэта, похожа на девочку из соседнего дома. Весна разбудила в нем незнакомые чувства». Ученики легко замечают противоречивость впечатлений, мыслей и переживаний Дюшки. «А на улице за эти пятнадцать минут что-то случилось: небо, солнце, воробьи, девочки – все, как было, и все не так» (Т. 3, с. 2). Дюшка то порывается ждать, то «бежать, спрятаться», то ему стыдно, то он «готов плюнуть на свой стыд». Учитель предупреждает, что дальше в повести будет еще больше таких перемен, «перевертышей». Приводится для примера другой отрывок – из третьей главы: «Санька всегда выдумывал странные игры. Кто выше всех подбросит кошку. А чтоб кошка не убегала, чтоб не ловить ее после каждого броска, привязывали за ногу на тонкую длинную бечевку. Все бросали кошку по очереди, она падала на утоптанную землю и убежать не могла. И Санька бросал выше всех. Или же раз на рыбалке – кто съест живого пескаря? От выловленных на удочку пескарей пресно пахло речной тиной, они бились в руке, Дюшка не смог даже поднести ко рту – тошнило. И Санька издевался: «Неженка. Маменькин сынок...» Сам с хрустом умял пескаря, не моргнув глазом – победил» (Т. 3. с. 4). Учительница поставила вопрос: «Похожи ли мальчики?» – но не предупредила, что об этом и многом другом они расскажут на следующем уроке внеклассного чтения, когда внимательно прочтут повесть и подготовятся к анализу произведения.

Для обсуждения повести были записаны следующие вопросы и задания:

1. Какие чувства вызывает в читателе Санька Ераха? Какими художественными средствами создан этот образ? (Охарактеризуйте портрет, речь, поступки, его отношение к сверстникам и старшим.)

2. Чем интересен главный герой повести Дюшка Тягунов? Каков его внутренний мир? Какими художественными средствами он изображается?

3. Каков главный конфликт повести? Как он решается автором?

4. Расскажите о гражданском подвиге Миньки Богатова.

5. Почему не пользуется уважением Никита Богатов?

Задачи анализа художественных произведений многогранны: развитие читательской восприимчивости, привитие навыков анализа, углубление эстетических знаний, усвоение новой лексики, активизация собственной (продуктивной) речи.

«ТРИ МЕШКА СОРНОЙ ПШЕНИЦЫ»

Н. А. Лупанова, учитель литературы

Вятской гуманитарной гимназии

Цели образовательные:

1) познакомить учащихся с жизнью и творчеством В. Ф. Тендрякова, историей создания повести;

2) показать достоверность повести, используя для этого собранный краеведческий материал;

3) раскрыть характеры главных героев, положительных и отрицательных, показать решение основных проблем (власть и личность, долг и совесть, добро и зло);

4) возвеличить подвиг русских людей, тружеников тыла, подчеркнуть их высокие нравственные качества;

5) учить работе над текстом, умению анализировать эпизоды, важные для понимания идейного содержания повести, характеров героев;

6) подготовить учащихся к написанию сочинения по повести.

Подготовительная работа (задания учащимся): прочитать повесть и подготовить сообщения, подобрать цитаты, дифференцировать задания для слабых и сильных.

Задания для слабых школьников.

Когда происходит действие повести? Используй цитату из 1-й гл.: «Сейчас липкое утро с натужно вялым рассветом...».

Где происходит действие? Каким мы видим поселок Нижняя Ечма? (гл. 1: «Поселок Нижняя Ечма ни разу не видел над собой вражеских самолетов...»)

Передайте кратко сюжет повести. Используйте при этом такой план:

1) бригада Чалкина в Нижнеечменском районе;

2) Женька Тулупов находит хлеб;

3) жизнь тыловой деревни;

4) Божеумов обнаруживает «ворованную» пшеницу;

5) Женька против Божеумова.

Расскажите о жизни деревни военной поры, ее людях (массовые сцены). Используй цитаты (гл. 10: «Хлеба нет в амбарах», «Ребятишки глазами Веры»; гл. 12 – «описание баб»).

Прочитай наизусть стихотворение М. Исаковского «РУССКОЙ ЖЕНЩИНЕ». Подумай, как оно перекликается с повестью.

Побеседуй с людьми, трудившимися в годы войны в тылу. Подготовь сообщение «Наша деревня в годы Великой Отечественной войны».

Для сильных учащихся.

Дайте характеристику следующих героев повести:

Женьки Тулупова;

Андриана Фомича Глущева;

Божеумова и Кирилла;

Двух предриков: Ивана Бахтьярова и Ивана Чалкина.

Подготовьте сообщение по биографии В. Ф. Тендрякова.

Нарисуйте иллюстрации к повести.

Подберите репродукции картин, перекликающихся с повестью. Расскажите о них.

ХОД УРОКА.

I Вступительное слово учителя:

Художник творит, исходя только из требований своего времени. И если художник не считается со своим временем, не улавливает и не отражает его интересов, то, скорее всего, он будет не интересен и далеким потомкам, которые не смогут по его произведениям достоверно судить о минувшем времени», – эти слова принадлежат В. Ф. Тендрякову, замечательному писателю-реалисту, который действительно в своих произведениях отразил определенный кусочек из биографии нашей страны. Он знаком вам, прежде всего, как автор «Чудотворной» и «Весенних перевертышей», повестей о детстве, о взрослении, о становлении характера. Уже здесь мы можем заметить, что автор, говоря об определенном периоде, прежде всего, ставит нравственные проблемы.

Кто же он такой? Какова его судьба?

II. Сообщения учащихся о жизни и творчестве В. Ф. Тендрякова.

III. Анализ содержания повести «Три мешка сорной пшеницы» с элементами беседы:

Да, это война. Суровая, трагическая Великая Отечественная... (Включается грамзапись песни «Давным-давно была война», в которой автор как бы переносит нас в последнюю военную осень, осень 1944 года, как и автор повести..,)

«Четвертый год тянется война, но теперь-то уж скоро. Нет ничего более желанного, чем проснуться утром и услышать, что наступил мир – счастье, одинаковое для всех. Над поселком Нижняя Ечма – серое небо затянувшейся осени. Свинцовые лужи, одноцветность... Но пусть осень, пусть свинцовость – скоро, скоро!».

Владимир Федорович Тендряков

Три мешка сорной пшеницы

Однажды ночью к телефонистам затерянной среди степи промежуточной станции явились нежданные гости - дерганый, крикливый старшина и два солдата. Они притащили на себе раненного в живот лейтенанта.

Старшина долго кричал по телефону, объяснял начальству, как над их машиной «навешали фонари», обстреляли с воздуха…

Раненого пристроили на нары. Старшина сообщил, что за ним скоро приедут, помельтешил еще, надавал кучу советов и исчез вместе со своими солдатами.

Свободный от дежурства телефонист Куколев, согнанный с нар, ушел досыпать из землянки в окоп. Женька Тулупов остался один на один с раненым.

Едва дышал придавленный огонек коптилки, по даже при его скупом свете была видна потная воспаленность лобастого лица и черные, скипевшиеся, словно струпная рана, губы. Лейтенант, едва ли не ровесник Женьке - лет двадцати от силы, - лежал без сознания. Если б не потный, воспаленный румянец, то можно подумать - мертв. Но узкие руки, которые он держал на животе, жили сами по себе. Они лежали столь невесомо и напряженно на ране, что казалось - вот-вот обожгутся, отдернутся прочь.

П-пи-и-ить… - тихо, сквозь плотную накипь неразведенных губ.

Женька вздрогнул, услужливо дернулся за фляжкой, но тут же вспомнил: среди многих советов, которые высыпал перед ним старшина, самый строгий, самый настойчивый, повторенный несколько раз подряд, был: «Пить не давай. Ни капли! Умрет».

Пи-и-ить…

Отложив на минуту телефонную трубку, Женька распотрошил индивидуальный пакет, оторвал кусочек бинта, намочил его, осторожно приложил к спеченным губам. Губы дрогнули, по воспаленному лицу словно прошла волна, шевельнулись веки, открылись глава, неподвижные, устремленные вверх, заполненные застойной влагой. Открылись только на секунду, веки снова упали.

Лейтенант так и не пришел в сознание; продолжая бережно прикрывать ладонями рану, он зашевелился, застонал:

Пи-и-ить… Пи-и-и-ить…

Женька мокрым бинтом вытер потное лицо раненого. Тот притих, обмяк.

Лена? Ты?.. - неожиданно спокойный, без сипоты, без боли голос. - Ты здесь, Лена?.. - И с новой силой, со счастливой горячностью: - Я знал, знал, что тебя увижу!.. Дай мне воды, Лена… Или попроси маму… Я же тебе говорил, что война уберет грязь с земли! Грязь и плохих людей! Лена! Лена! Будут города Солнца!.. Белые, белые!.. Башни! Купола! Золото! Золото на солнце - больно глазам!.. Лена! Лена! Город Солнца! .. Стены в картинах… Лена, это твои картины? Все смотрят на них, все радуются… Дети, много детей, все смеются… Война прошла, война очистила… Лена, Лена! Какая была страшная война! Я тебе об этом не писал, теперь говорю, теперь можно говорить… Золотые шары над нашим городом… И твои картины… Красные картины на стенах… Я же знал, знал, что построят при нашей жизни… Мы увидим… Ты не верила, никто не верил!.. Белый, белый город - больно глазам!.. Горит!.. Город Солнца!.. Огонь! Огонь! Черный дым!.. Го-о-орит! Жарко!.. Пи-и-ить…

Поеживался рыжий червячок огонька на расплющенной гильзе противотанкового ружья, низко нависал косматый мрак, под ним на земляных нарах метался раненый, воспаленное лицо при тусклом свете казалось бронзовым. И бился о глухие глинистые стены рвущийся мальчишеский голос:

Лена! Лена! Нас бомбят!.. Наш город!.. Горят картины! Красные картины!.. Дым! Ды-ым! Нечем дышать!… Лена! Город Солнца! ..

Лена - красивое имя. Невеста? Сестра? И что это за город?.. Женька Тулупов, прижав к уху телефонную трубку, подавленно смотрел на мечущегося на нарах раненого, слушал его стоны о странном белом городе. И рыжий червячок коптилки, шевелящийся на ребре сплюснутого патрона, и приглушенное кукование в телефонной трубке: «Резеда»! «Резеда»! Я - «Лютик»!.. И вверху, над накатом, в ночной опрокинутой степи, далекая автоматная перебранка.

И - бред умирающего.

Его забрали часа через три. Два спящих на ходу старика санитара в расползшихся пилотках втащили брезентовые носилки в узкий проход, сопя и толкаясь, перевалили неспокойного раненого с нар, покряхтывая, вынесли его к нетерпеливо постукивающему изношенным мотором пыльному грузовику.

А над утомленно-серой, небритой степью уже просачивался призрачно блеклый рассвет, еще не совсем отмытый от тяжкой ночной синевы, еще не тронутый солнечной золотистостью.

Женька провожал носилки. Он с надеждой спросил:

Ребята, если в живот, то выживают?..

Ребята - тыловые старички - не ответили, карабкались в кузов. Ночь кончалась, они спешили.

На нарах остался забытый планшет. Женька открыл его: какая-то брошюра о действиях химвзвода в боевой обстановке, несколько листков чистой почтовой бумаги и желтая от старости, тонкая книжка. Письма от своей Лены лейтенант хранил где–то в другом месте.

Тонкая пожелтевшая книжки называлась - «Город Солнца». Так вот оно откуда…

Кожаный планшет Женька через педелю подарил командиру взвода, а книжку оставил себе, читал ее и перечитывал во время ночных дежурств.

За Волчанском, при ночной переправе через маленькую речку Пелеговку, рота, за которой Женька тянул связь, была накрыта прямой наводкой. На плоском болотистом берегу осталось лежать сорок восемь человек. Женьке Тулупову осколком перебило ногу, он все-таки выполз… вместе с полевой сумкой, где лежала книжка незнакомого лейтенанта.

Сохранил ее в госпитале, привез ее домой - «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы.

Поселок Нижняя Ечма ни разу не видел над собой вражеских самолетов, знать не знал, что такое светомаскировка. Изрытые снарядами поля были где–то за много сотен километров - здесь тишь, глухой, недосягаемый тыл. И все-таки война даже издалека разрушала поселок: попа дали заборы, и некому было поднять их, разваливались, - до того ли? - дощатые тротуары, магазины стояли с заколоченными окнами, а те, что еще работали, открывались всего на два часа в день, когда привозили из пекарни хлеб, чтоб продать его по карточкам и опять закрыться.

В свое время нижнеечменские ярмарки собирали народ из–под Вятки и Вологды, но это уже помнят только старики. Однако и позднее, вплоть до самой войны, еще ходили завистливые поговорки: «На Ечме не паши, не борони, только зернышко оброни», «У ечмяка намолот - на три года вперед».

Сейчас липкое утро с натужно вялым рассветом, почерневшие бревенчатые дома, черные ветви голых деревьев, черная грязь кривых улиц, застойность свинцовых луж - одноцветность, тусклота, заброшенность. Позднее утро поздней осени.

Московский Новый драматический театр

Владимир Тендряков

ТРИ МЕШКА СОРНОЙ ПШЕНИЦЫ

Драма (16+)

Режиссер-постано вщик - Вячеслав ДОЛГАЧЕВ

Художник-постано вщик - Маргарита ДЕМЬЯНОВА

Сценическая версия - Евгений ВИХРЕВ и Вячеслав ДОЛГАЧЕВ

Продолжительност ь спектакля: 2 часа 30 мин.

Тему отчаянной борьбы за жизнь Владимир Тендряков затронул еще в своем раннем рассказе «Хлеб для собаки» — автобиографическ ом этюде, пронизывающем до дрожи.

И не случайно: первым потрясением в жизни десятилетнего Володи Тендрякова, наблюдавшего раскулаченных, умирающих от голода крестьян, была картина, когда одетая в поношенное пальто женщина случайно разбила банку с молоком и, опустившись на колени, черпала его деревянной ложкой из копытной ямки на дороге и пила. Мотивы «Хлеба для собаки» нашли дальнейшее развитие в повести позднего Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы». Сценическая версия Евгения Вихрева и Вячеслава Долгачева будоражит воображение и трогает до глубины души.

Вам доводилось бывать в мире, в котором тарелка горячей картошки в мундире и ломоть черного хлеба с куском сахара – настоящая роскошь? И страшные отголоски войны слышны в глубоком тылу тем, кто никогда не был на фронте, и тем, кто вернулся с него с искалеченной душой… Инвалиды, чекисты-уполномо ченные, безропотные женщины, жаждущие простого счастья, «перелицованный» убийца, грохнувший соседей топором за кощунство над иконой… Мир, в котором люди в состоянии остервенения не надеются дотянуть до весны…

Что-то от булгаковской пилатовской безысходности проглядывает в одном из главных героев — Кистереве, «вложившем всю свою привязанность» в собак. «Святые апостолы нынче председателями колхозов работают» ,- такая вот евангельская правда противостоит утопическому «Городу солнца» Кампанеллы, единственной книге, которую читает другой герой — Женька Тулупов. «…Бедность, нищета делает людей негодяями, хитрыми, лукавыми, ворами, коварными, отверженными, лжецами, лжесвидетелями.. . а богатство - надменными, гордыми, невеждами, изменниками, рассуждающими о том, чего они не знают, обманщиками, хвастунами, черствыми, обидчиками… Они служат вещам» . И три мешка сорной, никуда не годной пшеницы – пробный камень для проверки самых глубоких чувств – дружбы, любви, гуманности … «Отобрать последнее пополам с сором — простишь ли себе?» — задает председатель не-евангельский вопрос чекисту-уполномо ченному по сбору пшеницы… А в непроницаемой для луны темноте, за никелированными шишечками кровати, чуть видны тела случайных любовников, ищущих кусочек тепла и простое человеческое счастье … хотя бы на одну ночь.

Юрий Нагибин вспоминал о коллеге по писательскому цеху: «Тендряков прожил чистую литературную жизнь. Он умудрился не запятнать себя ни одной сомнительной акцией. Он был настоящий русский писатель, а не деляга, не карьерист, не пролаза, не конъюнктурщик. Это серьёзная утрата для нашей скудной литературы.»

Премьера «Трех мешков сорной пшеницы» станет одной из наиболее актуальных в театральном сезоне 2016-2017 гг.: ведь подспудная борьба за кусок хлеба продолжается и поныне в реальном мире…

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Женька Тулупов , уполномоченный по изъятию хлеба - Иван ЕФРЕМОВ, Евгений РУБИН

Кистерев , председатель Кисловского сельсовета - Михаил КАЛИНИЧЕВ

Чалкин , председатель областной бригады уполномоченных - Александр КУРСКИЙ, Алексей МИХАЙЛОВ

Владимир Федорович Тендряков

Три мешка сорной пшеницы

Однажды ночью к телефонистам затерянной среди степи промежуточной станции явились нежданные гости - дерганый, крикливый старшина и два солдата. Они притащили на себе раненного в живот лейтенанта.

Старшина долго кричал по телефону, объяснял начальству, как над их машиной «навешали фонари», обстреляли с воздуха…

Раненого пристроили на нары. Старшина сообщил, что за ним скоро приедут, помельтешил еще, надавал кучу советов и исчез вместе со своими солдатами.

Свободный от дежурства телефонист Куколев, согнанный с нар, ушел досыпать из землянки в окоп. Женька Тулупов остался один на один с раненым.

Едва дышал придавленный огонек коптилки, по даже при его скупом свете была видна потная воспаленность лобастого лица и черные, скипевшиеся, словно струпная рана, губы. Лейтенант, едва ли не ровесник Женьке - лет двадцати от силы, - лежал без сознания. Если б не потный, воспаленный румянец, то можно подумать - мертв. Но узкие руки, которые он держал на животе, жили сами по себе. Они лежали столь невесомо и напряженно на ране, что казалось - вот-вот обожгутся, отдернутся прочь.

П-пи-и-ить… - тихо, сквозь плотную накипь неразведенных губ.

Женька вздрогнул, услужливо дернулся за фляжкой, но тут же вспомнил: среди многих советов, которые высыпал перед ним старшина, самый строгий, самый настойчивый, повторенный несколько раз подряд, был: «Пить не давай. Ни капли! Умрет».

Пи-и-ить…

Отложив на минуту телефонную трубку, Женька распотрошил индивидуальный пакет, оторвал кусочек бинта, намочил его, осторожно приложил к спеченным губам. Губы дрогнули, по воспаленному лицу словно прошла волна, шевельнулись веки, открылись глава, неподвижные, устремленные вверх, заполненные застойной влагой. Открылись только на секунду, веки снова упали.

Лейтенант так и не пришел в сознание; продолжая бережно прикрывать ладонями рану, он зашевелился, застонал:

Пи-и-ить… Пи-и-и-ить…

Женька мокрым бинтом вытер потное лицо раненого. Тот притих, обмяк.

Лена? Ты?.. - неожиданно спокойный, без сипоты, без боли голос. - Ты здесь, Лена?.. - И с новой силой, со счастливой горячностью: - Я знал, знал, что тебя увижу!.. Дай мне воды, Лена… Или попроси маму… Я же тебе говорил, что война уберет грязь с земли! Грязь и плохих людей! Лена! Лена! Будут города Солнца!.. Белые, белые!.. Башни! Купола! Золото! Золото на солнце - больно глазам!.. Лена! Лена! Город Солнца! .. Стены в картинах… Лена, это твои картины? Все смотрят на них, все радуются… Дети, много детей, все смеются… Война прошла, война очистила… Лена, Лена! Какая была страшная война! Я тебе об этом не писал, теперь говорю, теперь можно говорить… Золотые шары над нашим городом… И твои картины… Красные картины на стенах… Я же знал, знал, что построят при нашей жизни… Мы увидим… Ты не верила, никто не верил!.. Белый, белый город - больно глазам!.. Горит!.. Город Солнца!.. Огонь! Огонь! Черный дым!.. Го-о-орит! Жарко!.. Пи-и-ить…

Поеживался рыжий червячок огонька на расплющенной гильзе противотанкового ружья, низко нависал косматый мрак, под ним на земляных нарах метался раненый, воспаленное лицо при тусклом свете казалось бронзовым. И бился о глухие глинистые стены рвущийся мальчишеский голос:

Лена! Лена! Нас бомбят!.. Наш город!.. Горят картины! Красные картины!.. Дым! Ды-ым! Нечем дышать!… Лена! Город Солнца! ..

Лена - красивое имя. Невеста? Сестра? И что это за город?.. Женька Тулупов, прижав к уху телефонную трубку, подавленно смотрел на мечущегося на нарах раненого, слушал его стоны о странном белом городе. И рыжий червячок коптилки, шевелящийся на ребре сплюснутого патрона, и приглушенное кукование в телефонной трубке: «Резеда»! «Резеда»! Я - «Лютик»!.. И вверху, над накатом, в ночной опрокинутой степи, далекая автоматная перебранка.

И - бред умирающего.

Его забрали часа через три. Два спящих на ходу старика санитара в расползшихся пилотках втащили брезентовые носилки в узкий проход, сопя и толкаясь, перевалили неспокойного раненого с нар, покряхтывая, вынесли его к нетерпеливо постукивающему изношенным мотором пыльному грузовику.

А над утомленно-серой, небритой степью уже просачивался призрачно блеклый рассвет, еще не совсем отмытый от тяжкой ночной синевы, еще не тронутый солнечной золотистостью.

Женька провожал носилки. Он с надеждой спросил:

Ребята, если в живот, то выживают?..

Ребята - тыловые старички - не ответили, карабкались в кузов. Ночь кончалась, они спешили.

На нарах остался забытый планшет. Женька открыл его: какая-то брошюра о действиях химвзвода в боевой обстановке, несколько листков чистой почтовой бумаги и желтая от старости, тонкая книжка. Письма от своей Лены лейтенант хранил где–то в другом месте.

Тонкая пожелтевшая книжки называлась - «Город Солнца». Так вот оно откуда…

Кожаный планшет Женька через педелю подарил командиру взвода, а книжку оставил себе, читал ее и перечитывал во время ночных дежурств.

За Волчанском, при ночной переправе через маленькую речку Пелеговку, рота, за которой Женька тянул связь, была накрыта прямой наводкой. На плоском болотистом берегу осталось лежать сорок восемь человек. Женьке Тулупову осколком перебило ногу, он все-таки выполз… вместе с полевой сумкой, где лежала книжка незнакомого лейтенанта.

Сохранил ее в госпитале, привез ее домой - «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы.

Поселок Нижняя Ечма ни разу не видел над собой вражеских самолетов, знать не знал, что такое светомаскировка. Изрытые снарядами поля были где–то за много сотен километров - здесь тишь, глухой, недосягаемый тыл. И все-таки война даже издалека разрушала поселок: попа дали заборы, и некому было поднять их, разваливались, - до того ли? - дощатые тротуары, магазины стояли с заколоченными окнами, а те, что еще работали, открывались всего на два часа в день, когда привозили из пекарни хлеб, чтоб продать его по карточкам и опять закрыться.

В свое время нижнеечменские ярмарки собирали народ из–под Вятки и Вологды, но это уже помнят только старики. Однако и позднее, вплоть до самой войны, еще ходили завистливые поговорки: «На Ечме не паши, не борони, только зернышко оброни», «У ечмяка намолот - на три года вперед».

Сейчас липкое утро с натужно вялым рассветом, почерневшие бревенчатые дома, черные ветви голых деревьев, черная грязь кривых улиц, застойность свинцовых луж - одноцветность, тусклота, заброшенность. Позднее утро поздней осени.

Но это осень 1944 года! В центре поселка на площади - столб с алюминиевым раструбом громкоговорителя:

От Советского Информбюро!..

Сильней всяких клятв эти слова. Четвертый год тянется война, но теперь–то уж скоро, скоро… Нет ничего более желанного, чем проснуться утром и услышать, что наступил мир, - счастье, одинаковое для всех!

Над поселком Нижняя Ечма - серое небо затянувшейся осени, свинцовые лужи, одноцветность. Но

Похожие публикации