Сын лушки. Иван Бунин: Грамматика любви

«Грамматика любви» - новелла, созданная в 1915 году, приблизительно в то же время, что и такие произведения, как «Господин из Сан-Франциско», «Легкое дыхание». Это небольшой рассказ. Речь в нём идёт о помещике, обезумевшем на почве любви к горничной. Впрочем, смысл произведения более глубок. Анализ и краткое содержание «Грамматики любви» представлены в сегодняшней статье.

Разговор с графиней

Некто Ивлев однажды отправляется в дальнюю дорогу. По пути заезжает в имение графа. В доме никого нет, кроме молодой хозяйки. Ивлев за чаем беседует с молодой графиней, и этот разговор вызывает в нём необъяснимое волнение. Молодая женщина всё больше говорит о любви, и между прочим рассказывает историю помещика Хвощинского, который не так давно скончался. Этот человек безумно любил свою горничную Лукерью, умершую в молодости.

Удивительная история

Ивлева удивляет история помещика, обезумевшего от любви. Он вырос в этих местах, ещё в молодости слышал, что Лушка (именно так звали возлюбленную Хвощинского ) было вовсе не хороша с тобой. Тем не менее после ее смерти помещик просидел двадцать лет на ее кровати. Он не выходил из дома, много читал. Причём , согласно рассказам старых помещиков, когда-то в своем уезде слыл человеком умным, деловым. Всё пошло прахом после того, как влюбился.

Любовь Хвощинского

Графиня говорит о Хвощинском с некоторым восхищением. Ивлев сперва скептически относится к любви, сделавшей умного, энергичного человека затворником. Но когда отправляется снова в дорогу, вдруг чувствует, что его непреодолимо тянет в поместье, где-то когда-то обитала загадочная Лукерья.

К слову, причина ее смерти неизвестна. Во всяком случае Бунин об этом ничего не говорит. Лишь извозчик Ивлева вдруг , указывая на пруд, говорит, что именно здесь когда-то утопилась Лукерья. Однако это только домыслы, слухи. Да и не имеет значения причина смерти. Ивлев заинтригован необыкновенной силой любви, которую могла вызвать в помещике простая женщина.

Библиотека покойного барина

Ивлев решает заехать в поместье Хвощинского . Предварительно придумывает повод для столь неожиданного посещения: он скажет, что его заинтересовала библиотека покойного барина и он хотел бы приобрести несколько его книг. Встречает Ивлева миловидный молодой человек в гимназической форме. Нежданный гость понимает, что это сын легендарной Лукерьи.

Молодой человек не прочь продать книги отца. Он тут же начинает расписывать их ценность, уверяет, что ничего подобного нигде приобрести нельзя. Содержание библиотеки Хвощинского довольно необычное. Здесь больше встречаются издания о мистике, волшебстве. Одна, правда, заинтересовывает гостя. Но молодой человек говорит, что эту книгу он ни за что не продаст. Отец читал ее на протяжении двадцати лет каждый день. И даже клал под подушку.

«Грамматика любви»

Именно так называется маленькая книжечка, похожая на молитвенник, которая так заинтересовала Ивлева. Внимание его привлекает также и шкатулка с ожерельем, принадлежавшим когда-то Лукерье. Это нитка дешевых голубых шариков, но в них есть какая-то сила, загадка.

Ивлев читает книгу, думает о Лукерье, о ее ожерелье. О сложных чувствах, от которых много лет страдал помещик Хвощинский . Ивлев понимает, что неизвестная Лушка навсегда вошла в его жизнь. Таково краткое содержание «Грамматики любви» Бунина. Сюжет произведения довольно прост. На прочтение уйдет две-три минуты. Однако простых историй о любви Бунин не сочинял.

Название

Грамматика - это строгая система правил. Любовь - чувство, существующее вне всяких законов. В чём смысл названия Бунина? Грамматика любви - это что? Писатель использовал несовместимые понятия, оксюморон. В переводе с греческого слово «грамматика» означает «умение читать, писать».

Можно подумать, книга, которую приобретает Ивлев, - это самоучитель по любви. Но разве можно научить человека любить? Разве это чувство не проявляется у каждого по-своему? Не существует учебников, которые бы обучали любви. Поэтому и название произведения Бунина звучит немного странно.

О чем рассказ «Грамматика любви» Бунина?

Произведения этого писателя раскрывают многогранность любви. Рассказ " Антоновские яблоки" в большей степени показывает любовь к жизни. " Легкое дыхание" - любовь к красоте. О чем рассказ «Грамматика любви»? Краткое содержание ответ на этот вопрос даст, но не полный. Это произведение о любви, которая сохраняется в человеческой летописи. Но в каждой новелле Ивана Бунина главное - не сюжет , а художественный язык, который передает многообразие оттенков человеческих чувств. Авторский стиль оценить при прочтении краткого содержания «Грамматики любви» нельзя.

Персонажи

Герой рассказа Ивлев, по сути, не является таковым. Главные персонажи - это Хвощинский и его возлюбленная Лушка , в чем можно убедиться даже после прочтения «Грамматики любви».

В округе повелось её звать Лушкой . Но быть может , для самого Хвощинского она госпожа Лукерья. Ведь то мощное чувство, которая она смогла в нём зародить, не имеет социальных ограничений. Оно рождается и крепнет, вне зависимости от каких бы то ни было условностей.

Ивлев - простой обыватель, которому свойственны определённые общественные установки. И только его нечаянное посещение усадьбы Хвощинского приоткрывает ему великую тайну бытия. Только в этом скромном поместье ему приходят мысли о том, что он видит редкую земную любовь. Ведь до этого посещения, он, как и все в округе, был уверен в безумии Хвощинского .

Книга Хвощинского

Как уже известно из краткого содержания «Грамматики любви» Ивана Бунина, герой меняет свое мнение о помещике после того, как ему в руки попадает книга покойного. Что же в ней необычного? Что так трогает путешественника? «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым» - само название книги уже восхищает. Оказывается, что важно быть взаимно любимым, и это не так уж и просто.

В этой книге есть очень примечательная глава. В ней представлена своеобразная классификация, согласно которой первенство отдаётся не женщине прекрасной , а женщине милой . Именно эта милая женщина становится путеводной звездой сердца мужчины. И пусть он будет любоваться красотой других женщин всю свою жизнь, душа его будет стремиться лишь к ней одной - милой, единственной и ненаглядной. Вот в этот момент, вероятно, у Ивлева и происходит озарение. Его недоумение по поводу столь яркой любви к «простой девке» скромной наружности рассеивается.

Пейзаж

Действие рассказа происходит на фоне увядающей природы, которую так чудесно описывает Бунин. Отсюда и несколько тоскливое, даже гнетущее настроение. Безрадостный пейзаж подчёркивает уход любви. Хвощинский - последний, кто был способен на настоящее чувство. Не зря графиня говорит о нем «он не чета теперешним».

Помещик покидает бренный мир. Но его беззаветное служение памяти возлюбленной, возможно, долго ещё будет бередить умы тех, кто был свидетелем нетривиальной истории. Свидетели наверняка передадут эту историю потомкам. Она ещё долгое время будет на слуху, поддерживая в людях огонёк надежды на то, что и к ним может прикоснуться великое чувство.

Любовь не имеет преград, никакие предрассудки не разрушит настоящее чувство - в этом главная идея произведения Ивана Бунина.

Грамматика любви

Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда. Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога. Затем погода поскучнела, натянуло туч, и когда впереди показалась деревня, Ивлев решил заехать к графу. Старик, пахавший возле деревни сказал, что дома одна молодая графиня, но все-таки заехали.

Графиня была в розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки. Она все разговоры сводила на любовь и, между прочим, рассказала про своего соседа, помещика Хвощинского, который умер нынешней зимой и, как знал Ивлев ещё с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей ещё в ранней молодости.

Когда Ивлев поехал дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. «Так Хвощинский умер, - думал Ивлев. - Надо непременно заехать, взглянуть на опустевшее святилище таинственной Лушки… Что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший? Или просто ошеломленная душа?» По рассказам стариков-помещиков, Хвощинский когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта Лушка - и все пошло прахом: он затворился в комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на её кровати…

Вечерело, дождь поредел, за лесом показалось Хвощинское. Ивлев глядел на приближающуюся усадьбу, и казалось ему, что жила и умерла Лушка не двадцать лет назад, а чуть ли не во времена незапамятные.

Фасад усадьбы с его маленькими окнами в толстых стенах был необыкновенно скучен. Но огромны были мрачные крыльца, на одном из которых стоял молодой человек в гимназической блузе, черный, с красивыми глазами и очень миловидный, хотя и сплошь веснушчатый.

Чтобы как-то оправдать свой приезд, Ивлев сказал, что хочет посмотреть и, может быть, купить библиотеку покойного барина. Молодой человек, густо покраснев, повел его в дом. «Так он сын знаменитой Лушки!» - подумал Ивлев, оглядывая дом и, исподволь, его хозяина.

«Батюшка их уже после её смерти купили, - пробормотал молодой человек, - и даже обручальное кольцо всегда носили…». Пол в зале весь был устлан сухими пчелами, как и пустая гостиная. Потом они прошли какую-то сумрачную комнату с лежанкой, и молодой человек с большим трудом отпер низенькую дверь. Ивлев увидел каморку в два окна; у одной стены стояла голая койка, у другой - два книжных шкапчика - библиотека.

Престранные книги составляли эту библиотеку! «Заклятое урочище», «Утренняя звезда и ночные демоны», «Размышления о таинствах мироздания», «Чудесное путешествие в волшебный край», «Новейший сонник» - вот чем питалась одинокая душа затворника, «есть бытие… ни сон оно, ни бденье…». Солнце выглянуло из-за лиловатых облаков и странно осветило этот бедный приют любви, превратившей целую человеческую жизнь в какое-то экстатическое житие, жизнь, которая могла быть самой обыденной жизнью, не случись загадочной в своем обаянии Лушки…

«Что это?» - спросил Ивлев, наклонясь к средней полке, на которой лежала только одна очень маленькая книжечка, похожая на молитвенник, и стояла потемневшая шкатулка. В шкатулке лежало ожерелье покойной Лушки - снизка дешевеньких голубых шариков. И такое волнение овладело Ивлевым при взгляде на это ожерелье, лежавшее на шее некогда столь любимой женщины, что сердце его бешено забилось. Ивлев осторожно поставил шкатулку на место и взялся за книжечку. Это была прелестно изданная почти сто лет тому назад «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым».

«Эту книжку я, к сожалению, не могу продать, - с трудом проговорил молодой человек, - она очень дорогая…» Превозмогая неловкость, Ивлев стал медленно перелистывать «Грамматику».

Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки…» Затем шло «изъяснение языка цветов», и опять кое-что было отмечено. А на чистой страничке в самом конце было мелко, бисерно написано тем же пером четверостишие. Молодой человек вытянул шею и сказал с деланной усмешкой: «Это они сами сочинили…»

Через полчаса Ивлев с облегчением простился с ним. Из всех книг он за дорогую цену купил только эту книжечку. На обратном пути кучер рассказывал, что молодой Хвощинский живет с женой дьякона, но Ивлев не слушал. Он все думал о Лушке, о её ожерелье, которое оставило в нем сложное чувство, похожее на то, какое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой. «Вошла она навсегда в мою жизнь!» - подумал он. И, вынув из кармана «Грамматику любви», медленно перечитал стихи, написанные на её последней странице.

Тебе сердца любивших скажут:
«В преданьях сладостных живи!»
И внукам, правнукам покажут
Сию Грамматику Любви.

Когда Ивлев поехал дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. «Так Хвощинский умер, — думал Ивлев. — Надо непременно заехать, взглянуть на опустевшее святилище таинственной Лушки… Что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший? Или просто ошеломленная душа?» По рассказам стариков-помещиков, Хвощинский когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта Лушка — и все пошло прахом: он затворился в комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на её кровати…

Чтобы как-то оправдать свой приезд, Ивлев сказал, что хочет посмотреть и, может быть, купить библиотеку покойного барина. Молодой человек, густо покраснев, повел его в дом. «Так он сын знаменитой Лушки!» — подумал Ивлев, оглядывая дом и, исподволь, его хозяина.

На вопросы молодой человек отвечал поспешно, но односложно, от застенчивости, видимо, и от жадности: так страшно он обрадовался возможности задорого продать книги. Через полутемные сени, устланные соломой, он ввел Ивлева в большую и неприветливую переднюю, оклеенную газетами. Затем вошли в холодный зал, занимавший чуть ли не половину всего дома. В божнице, на темном древнем образе в серебряной ризе лежали венчальные свечи. «Батюшка их уже после её смерти купили, — пробормотал молодой человек, — и даже обручальное кольцо всегда носили…». Пол в зале весь был устлан сухими пчелами, как и пустая гостиная. Потом они прошли какую-тосумрачную комнату с лежанкой, и молодой человек с большим трудом отпер низенькую дверь. Ивлев увидел каморку в два окна; у одной стены стояла голая койка, у&nbs-

p;другой — два книжных шкапчика — библиотека.

Престранные книги составляли эту библиотеку! «Заклятое урочище», «Утренняя звезда и ночные демоны», «Размышления о таинствах мироздания», «Чудесное путешествие в волшебный край», «Новейший сонник» — вот чем питалась одинокая душа затворника, «есть бытие… ни сон оно, ни бденье…». Солнце выглянуло из-за лиловатых облаков и странно осветило этот бедный приют любви, превратившей целую человеческую жизнь в какое-то экстатическое житие, жизнь, которая могла быть самой обыденной жизнью, не случись загадочной в своем обаянии Лушки…

«Что это?» — спросил Ивлев, наклонясь к средней полке, на которой лежала только одна очень маленькая книжечка, похожая на молитвенник, и стояла потемневшая шкатулка. В шкатулке лежало ожерелье покойной Лушки — снизка дешевеньких голубых шариков. И такое волнение овладело Ивлевым при взгляде на это ожерелье, лежавшее на шее некогда столь любимой женщины, что сердце его бешено забилось. Ивлев осторожно поставил шкатулку на место и взялся за книжечку. Это была прелестно изданная почти сто лет тому назад «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым».

«Эту книжку я, к сожалению, не могу продать, — с трудом проговорил молодой человек, — она очень дорогая…» Превозмогая неловкость, Ивлев стал медленно перелистывать «Грамматику».

Она вся делилась на маленькие главы: «О красоте», «О сердце», «Об уме», «О знаках любовных»… Каждая глава состояла из коротеньких и изящных сентенций, некоторые из которых были деликатно отмечены пером: «Любовь не есть простая эпизода в нашей жизни. — Женщину мы обожаем за то, что она владычествует над нашей мечтой идеальной. — Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки…» Затем шло «изъяснение языка цветов», и опять кое-что было отмечено. А на чистой страничке в самом конце было мелко, бисерно написано тем же пером четверостишие. Молодой человек вытянул шею и сказал с деланной усмешкой: «Это они сами сочинили…»

Через полчаса Ивлев с облегчением простился с ним. Из всех книг он за дорогую цену купил только эту книжечку. На обратном пути кучер рассказывал, что молодой Хвощинский живет с женой дьякона, но Ивлев не слушал. Он все думал о Лушке, о её ожерелье, которое оставило в нем сложное чувство, похожее на то, какое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой. «Вошла она навсегда в мою жизнь!» — подумал он. И, вынув из кармана «Грамматику любви», медленно перечитал стихи, написанные на её последней странице.

Помещик Ивлев, будучи ни чем не занятым, решает прокатиться по самым дальним краям своего уезда. В качестве пункта назначения он выбирает дом графа. Приехав в его усадьбу, обнаруживает, что самого хозяина нет, а есть только графиня. Ивлева приглашают пить чай, они ведут светскую беседу, но какую бы тему не начинал главный герой, молодая женщина все сводит к теме любви.

Так плавно они переходят к обсуждению своего общего соседа Хвощинского. Оказывается, помещик Хвощинский горячо любил свою горничную Лушку. Но волею судеб она умерла еще будучи совсем молодой. С тех пор, старый помещик заперся в своем имении и не показывался в свет. Он жил со своим сыном, которого в свое время родила ему Лушка, и больше ни с кем из окружения не общался и не виделся. Такая любовь восхищала всех вокруг и в том числе Ивлева. Ему бы даже хотелось познакомиться с бывшей горничной, чтобы понять что в ней такого особого. Но старый помещик умер, и теперь в большом доме остался хозяйничать его молодой сын.

Уехав от графини, герой рассказа решает заехать в Хвощинское и посмотреть как там стало после смерти хозяина. По приезду, не найдя никаких других причин для визита, Ивлев просит у молодого помещика ознакомиться с библиотекой и спрашивает разрешения купить ее. Посмотрев все имеющиеся книги, мужчина останавливается на книге "Грамматика любви". Это была маленькая, замусоленная книжечка, с разными главами. Тут были разделы о сердце, об уме и о красоте. А на самой последней страницы было записано четверостишие самим Хвощинским старшим.

Забрав одну единственную книгу, Ивлев отправился восвояси. Всю дорогу обратно он просматривает небольшие записи сделанные на полях "Грамматики" и думает о настоящей любви, которая может жить в сердце человека. И хоть молодой Хвощинский сказал что отец просто тронулся умом от бедности, это не убеждает главного героя. Он восхищен глубиной и силой тех чувств, которые заставили помещика превратить свою самую большую любовь и самую страшную потерю в какое-то даже подобие святого поклонения.

Рассказ "Грамматика любви" показывает, что даже в наше время бывают такие чудеса, когда человек может раз и навсегда связать свою судьбу с кем-то одним. И даже потеряв объект своей страсти, все равно не перестает любить и почитать только лишь одного человека. Очень мало кто способен на такие чувства, и когда сталкиваешься с таким, то невольно появляется уважение к таким людям и их вечной привязанности.

Картинка или рисунок Грамматика любви

Другие пересказы для читательского дневника

Краткое содержание Профессия миссис Уоррен Бернард Шоу
Молодая девушка Виви Уоррен, долгое время обучающаяся в лучших закрытых пансионах Англии, приезжает домой повидаться с матерью. Ее мать, миссис Уоррен, совладелица нескольких домов терпимости в Европе, никогда не жалела денег на учебу дочери
Маршак
Сказки Маршака добрые, интересные и очень нравятся детям.
Краткое содержание Мало - Без семьи
В небольшой французской деревне живёт матушка Барберен, воспитывая восьмилетнего сына Рэми. Муж её работает в Париже каменщиком, домой не приезжает, только отправляет деньги. Рэми с матерью живут дружно и счастливо, хоть и не богато.
Краткое содержание Время жить и время умирать Ремарк
Весна. Одна из русских деревень занята немецкими солдатами. Медленно сходит снег, и начинают появляться трупы, смешанные с водой и грязью. Ранним утром немцы поведут на расстрел партизан, схваченных накануне. Среди захваченных есть женщина.
Краткое содержание Абрамов Жила была семужка
В одной северной реке в маленькой веточке-протоке жила пестрая рыбка. Звали ее Красавка.Она была ещё совсем маленькая. Она отличалась от самых нарядных рыбок этой реки своей большой головой, поэтому они к ней в гости не заплывали

Бунин Иван Алексеевич

Грамматика любви

И. А. Бунин

Грамматика любви

Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда.

Тарантас с кривым пыльным верхом дал ему шурин, в имении которого он проводил лето. Тройку лошадей" мелких, но справных, с густыми сбитыми гривами, нанял он на деревне, у богатого мужика. Правил ими сын этого мужика, малый лет восемнадцати, тупой, хозяйственный. Он все о чем-то недовольно думал, был как будто чем-то обижен, не понимал шуток. И, убедившись, что с ним не разговоришься, Ивлев отдался той спокойной и бесцельной наблюдательности, которая так идет к ладу копыт и громыханию бубенчиков.

Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога, в полях множество цветов и жаворонков; с хлебов, с невысоких сизых ржей, простиравшихся насколько глаз хватит, дул сладкий ветерок, нес по их косякам цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от нее было даже туманно. Малый, в новом картузе и неуклюжем люстриновом пиджаке. сидел прямо; то, что лошади были всецело вверены ему и что он был наряжен, делало его особенно серьезным. А лошади кашляли и не спеша бежали, валек левой пристяжки порою скреб по колесу, порою натягивался, и вое время мелькала под ним белой сталью стертая подкова.

К графу будем заезжать? - спросил малый, не оборачиваясь, когда впереди показалась деревня, замыкавшая горизонт своими лозинами и садом.

А зачем? - спросил Ивлев.

Малый помолчал и, сбив кнутом прилипшего к лошади крупного овода, сумрачно ответил:

Да чай пить...

Не чай у тебя в голове, - сказал Ивлев. - Все лошадей жалеешь.

Лошадь езды не боится, она корму боится, - ответил малый наставительно.

Ивлев поглядел кругом: погода поскучнела, со всех сторон натянуло линючих туч и уже накрапывало - эти скромные деньки всегда оканчиваются окладными дождями... Старик, пахавший возле деревни, сказал, что дома одна молодая графиня, но все- таки заехали. Малый натянул на плечи армяк и, довольный тем, что лошади отдыхают, спокойно мок под дождем на козлах тарантаса, остановившегося среди грязного двора, возле каменного корыта, вросшего в землю, истыканную копытами скота. Он оглядывал свои сапоги, поправлял кнутовищем шлею на кореннике, а Ивлев сидел в темнеющей от дождя гостиной, болтал с графиней и ждал чая; уже пахло горящей лучиной, густо плыл мимо открытых окон зеленый дым самовара, который босая девка набивала на крыльце пуками ярко пылающих кумачным огнем щепок, обливая их керосином. Графиня была в широком розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, глубоко затягиваясь, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки; затягиваясь и смеясь, она все сводила разговор на любовь и между прочим рассказывала про своего близкого соседа, помещика Хвбщинского, который, как знал Ивлев еще с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей в ранней молодости. - "Ах, эта легендарная Лушка! - заметил Ивлев шутливо, слегка конфузясь своего признания. - Оттого, что этот чудак обоготворил ее, всю жизнь посвятил сумасшедшим мечтам о ней, я в молодости был почти влюблен в нее, воображал, думал о ней, бог знает что, хотя она, говорят, совсем нехороша была собой". - "Да? сказала графиня, не слушая. - Он умер нынешней зимой. И Писарев, единственный, кого он иногда допускал к себе по старой дружбе, утверждает, что во всем остальном он нисколько Не был помешан, и я вполне верю этому - просто он был не теперешним чета..." Наконец, босая девка с необыкновенной осторожностью подала на старом серебряном подносе стакан крепкого сивого чая из прудовки и корзиночку с печеньем, засиженным мухами.

Когда поехали дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. Пришлось поднять верх, закрыться каляным, ссохшимся фартуком, сидеть согнувшись. Громыхали глухарями лошади, по их темным и блестящим ляжкам бежали струйки, под колесами шуршали травы какого-то рубежа среди хлебов, где малый поехал в надежде сократить путь, под верхом собирался теплый ржаной дух, мешавшийся с запахом старого тарантаса... "Так вот оно что, Хвощинский умер, - думал Ивлев. - Надо непременно заехать, хоть взглянуть на это опустевшее святилище таинственной Лушки... Но что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломленная, вся на одном сосредоточенная душа?" По рассказам стариков помещиков, сверстников Хвощинского, он когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта любовь, эта Лушка, потом неожиданная смерть ее, - и все пошло прахом: он затворился в доме, в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на ее кровати не только никуда не выезжал, а даже у себя в усадьбе не показывался никому; насквозь просидел матрац на Лушкиной кровати и Лушкиному влиянию приписывал буквально все, что совершалось в мире: гроза заходит - это Лушка насылает грозу, объявлена война - значит, так Лушка решила, неурожай случился - не угодили мужики Лушке...

Ты на Хвощинское, что ли, едешь? - крикнул Ивлев, высовываясь под дождь.

На Хвощинское, - невнятно отозвался сквозь шум дождя малый, с обвисшего картуза которого уже текла вода. - На Писарев верх...

Такого пути Ивлев не знал. Места становились все беднее и глуше. Кончился рубеж, лошади пошли шагом и спустили покосившийся тарантас размытой колдобиной под горку, в какие-то еще некошенные луга, зеленые скаты которых грустно выделялись на низких тучах. Потом дорога, то пропадая, то возобновляясь, стала переходить с одного бока на другой по днищам оврагов, по буеракам в ольховых кустах и верболозах... Была чья-то маленькая пасека, несколько колодок, стоявших на скате в высокой траве, краснеющей земляникой... Объехали какую-то старую плотину, потонувшую в крапиве, и давно высохший пруд - глубокую яругу, заросшую бурьяном выше человеческого роста... Пара черных куличков с плачем метнулась из них в дождливое небо... А на плотине, среди крапивы, мелкими бледно-розовыми цветочками цвел большой старый куст, то милое деревцо, которое зовут "божьим деревом", - и вдруг Ивлев вспомнил места, вспомнил, что не раз ездил тут в молодости верхом...

Говорят, она тут утопилась-то, - неожиданно сказал малый.

Ты про любовницу Хвощинского, что ли? - спросил Ивлев. - Это неправда, она и не думала топиться.

Нет, утопилась, - сказал малый. - Ну, только думается, он скорей всего от бедности от своей сшел с ума, а не от ней... И, помолчав, грубо прибавил:

А нам опять надо заезжать... в это, в Хвощино-то... Ишь, как лошади-то уморились!

Сделай милость, - сказал Ивлев.

На бугре, куда вела оловянная от дождевой воды дорога, на месте сведенного леса, среди мокрой, гниющей щепы и листвы, среди пней и молодой осиновой поросли, горько и свежо пахнущей, одиноко стояла изба. Ни души не было кругом, только овсянки, сидя под дождем на высоких цветах, звенели на весь редкий лес, поднимавшийся за избою, но, когда тройка, шлепая по грязи, поравнялась с ее порогом, откуда-то вырвалась целая орава громадных собак, черных, шоколадных, дымчатых, и с яростным лаем закипела вокруг лошадей, взвиваясь к самым их мордам, на лету перевертываясь и прядая даже под верх тарантаса. В то же время и столь же неожиданно небо над тарантасом раскололось от оглушительного удара грома, малый с остервенением кинулся драть собак кнутом, и лошади вскачь понесли среди замелькавших перед глазами осиновых стволов...

За лесом уже видно было Хвощинское. Собаки отстали и сразу смолкли, деловито побежали назад, лес расступился, и впереди опять открылись поля. Вечерело, и тучи не то расходились, не то заходили теперь с трех сторон: слева почти черная, с голубыми просветами, справа-седая, грохочущая непрерывным громом, а с запада, из-за хвощинской усадьбы, из-за косогоров над речной долиной, - мутно-синяя, в пыльных полосах дождя, сквозь которые розовели горы дальних облаков. Но над тарантасом дождь редел, и, приподнявшись, Ивлев, весь закиданный грязью, с удовольствием завалил назад отяжелевший верх и свободно вздохнул пахучей сыростью поля.

Он глядел на приближающуюся усадьбу, видел, наконец, то, о чем слышал так много, но по-прежнему казалось, что жила и умерла Лушка не двадцать лет тому назад, а чуть ли не во времена незапамятные. По долине терялся в куге след мелкой речки, над ней летала белая рыбалка. Дальше, на полугоре, лежали ряды сена, потемневшие от дождя; среди них, далеко друг от друга, раскидывались старые серебристые тополи. Дом, довольно большой, когда-то беленый, с блестящей мокрой крышей, стоял на совершенно голом месте. Не было кругом ни сада, ни построек, - только два кирпичных столба на месте ворот да лопухи по канавам. Когда лошади вброд перешли речку и поднялись на гору, какая-то женщина в летнем мужском пальто, с обвисшими карманами, гнала по лопухам индюшек. Фасад дома был необыкновенно скучен: окон в нем было мало, и все они были невелики, сидели в толстых стенах. Зато огромны были мрачные крыльца. С одного из них удивленно глядел на подъезжающих молодой человек в серой гимназической блузе, подпоясанной широким ремнем, черный, с красивыми глазами и очень миловидный, хотя лицо его было бледно и от веснушек пестро, как птичье яйцо.