Михаил васильевич ломоносов. Что вы знаете о теории трех сердец
Ломоносов - один из самых великих русских ученых, внесших большой вклад в науку. В статье рассказывается о теории «трех штилей» Михаила Васильевича.
В чем заключается теория «трех штилей» Ломоносова?
Очень значимый вклад в науку о нашем языке внес Ломоносов. Важной и по сей день остается его роль в формировании литературного языка. С именем этого великого лингвиста связан длительный период становления русскоязычной речевой культуры. Также его очень заботила словесная эстетичность. Русский язык, по мнению Михаила Васильевича, хранит в себе безграничные возможности, которые с успехом помогают ему оказывать влияние на все сферы общенациональной культуры, такие как, например, искусство, наука, литература. И тем не менее, отдавая дань очарованию родного языка, великий лингвист наиболее трезво выделял те обстоятельства, которые, по его мнению, благоприятствовали формированию литературной речи.
С присущим ему упорством он также развивал идею о необходимости укоренить в литературном языке приобретенные им путем длительного исторического развития ценности. Постоянная полемика с противниками церковнославянизмов, которые всячески отрицали необходимость их интеграции в разговорной речи, побудила его к написанию труда «О пользе книг церковных в российском языке», где он подробно расписал всю важность употребления данных слов. Этот трактат так же, как и теория «трех штилей» Ломоносова, был написаны с целью наиболее ясно и полно донести до народа необходимость наличия сих церковнославянских изречений в языке великодержавного народа, а также указать на их исконно близкое и родственное отношение друг к другу. И труды эти актуальны даже спустя несколько веков и обязательны для изучения.
О теории «трех штилей» в общих словах
Суть теории трех «штилей» Ломоносова невозможно объяснить в двух словах. По мнению Михаила Васильевича, каждый «штиль» вбирал в себя уже организованный состоявшийся базис речевых средств выразительности, за которым, в свою очередь, был зафиксирован определенный круг жанров беллетристической литературы. Проще говоря, жанр в терминологии Ломоносова оказывался в таком отношении к «штилю», в котором существует в биологии вид по отношению к роду. Высоким «штилем», например, писались оды, поэмы о героизме, в которых воспевались подвиги великого русского народа, различные торжественные речи, публичные выступления. Причем данная селекция по трем стилям производилась в силу не только их идейно-тематического замысла, но и языкового, и стилистического, так как, например, для изречений торжественного характера речевые средства отбирались в соответствии с содержанием предстоящего мероприятия.
Теория «трех штилей» Ломоносова заключает в себе более широкий смысл, чем это рассматривается в современной
Низкий «штиль»
Упомянутый выше «штиль» Ломоносов освобождает от церковнославянских изречений, характеризуя его употреблением уже привычных простонародных слов. Им пишутся песни, комедии, дружеские письма, сценарии и другие литературные жанры.
Прибегая к компонентам непосредственной разговорно-бытовой речи, Ломоносов создал теорию «трех штилей» и тем самым заметно расширил границы литературного языка, обогащая его стилистический порядок. При этом он акцентировал внимание на том, что низкому «штилю» характерно и употребление «изречений средних, посредственных», указывая тем самым на необходимость интеграции просторечия с общепринятыми средствами речи.
Средний (посредственный) «штиль»
К формированию среднего «штиля» Ломоносов подошел уже весьма лояльно. В нем он допускал употребление самых разнородных речевых средств, начиная от высокоторжественных изречений и заканчивая так называемыми «низкосортными» словами.
Уникальность его заключалась прежде всего в свободе и широте употребления различных по происхождению и стилистическому замыслу слов. Из церковнославянских изречений в него допускались лишь немногие.
Опираясь на мастерство писателей в отношении грамотного подбора и комбинации слов, Михаил Васильевич не счел нужным оставить какие-либо конкретные указания относительно словарного состава среднего «штиля».
Он только лишь указал на важность разграничения в речи слов церковнославянских и простонародных.
Средний «штиль», характеризующийся разнообразием речевых средств и характером жанров, закрепляемых за ним, был впоследствии признан весьма универсальным. Таковой предстает перед нами теория «трех штилей», обоснованная Михаилом Васильевичем.
«Три рода изречений»
Ломоносов М.В. выделял в русском языке «три рода изречений», то есть три стилистически окрашенных, не похожих друг на друга речевых пласта.
К первому лингвист относил широко употребляемые и хорошо знакомые славянскому народу слова.
Второй речевой пласт составляла словесность, малоупотребительная в повседневной речи, но широко известная беллетристам и ценителям архаичной письменности. Здесь встречаются преимущественно церковные слова.
Из этого можно сделать вывод, что теория «трех штилей» Ломоносова не была готова включить в литературный язык все без разбора слова, встречающиеся в общецерковных книгах.
Совсем другой лексический состав был приурочен им к изречениям третьего рода. Здесь уже не наблюдалось церковнославянизмов, а встречались лишь слова и выражения, испокон веку известные русскому народу.
Грамматические формы «штилей»
Помимо лексических, теория «трех штилей» М.В. Ломоносова включала для каждого из них и грамматические формы, уже упомянутые им в рассуждении о «Российской грамматике».
Полное и точное представление о них дают труды М.В. Ломоносова, исполненные как высоким, так и низким, и средним «штилем».
Грамматическое дифференцирование их видов базировалось прежде всего на соотнесении грамматических форм. В высоком, например, сохранились немногие устаревшие формы имен числительных.
Отличительной чертой высокого «штиля» выступают также причастные формы, преобразованные в большинстве своем от книжных слов.
Глаголы-междометия же были отличительной чертой низкого.
Высокий также характеризовался употреблением сравнительной степени имен прилагательных и большого числа восклицательных предложений. Таким видел будущее языка Михаил Васильевич Ломоносов, теория «трех штилей» которого и по сей день пользуется широкой популярностью и порой вызывает споры.
В заключение
Концепция эта повлекла за собой всевозможные трения, обсуждения и споры в отношении последующего становления отечественной беллетристики. Теория трех «штилей» Ломоносова предписывала решение проблем употребления славянизмов, прописанных в церковных книгах, а также слов, исконно известных русскому народу. Кроме того, Ломоносов создал эту теорию в доказательство того, что полностью отказаться от происхождения нельзя, ведь они являют собой ценное культурное наследие народа.
Под теорией трех сердец подразумевается умозаключение, утверждающее, что каждому человеку свойственно проживать три периода в жизни - и на каждый отводится сердце. Каждый из периодов равен примерно 15 годам.
Особенности теории о 3 сердцах
Самое активное и наиболее энергоемкое и сильное человек получает в период детства. Именно потому малыши так стремительно развиваются, постоянно энергичны и способны быстро познавать окружающий их мир.
Когда ребенок достигает пубертатного периода, детское сердце постепенно отмирает, и его место занимает новое, которое и будет отвечать за своевременное созревание подростка. За время функционирования второго сердца человек должен полностью оформиться, не только в физическом, но и эмоциональном плане, а также сформироваться как полноценная личность.
Как правило, за время действия второго сердца человек успевает подыскать себе пару и обзавестись собственным семейством. К моменту, когда человеку исполняется 25 - 30 лет второе сердце тоже отмирает и его место занимает третье и последнее сердце.
Теория трех сердец
Последнее сердце ответственно за воспитание потомства, так как детям необходимо помочь вырасти и окрепнуть, после, дети уже будут расходовать собственные силы, практически не нуждаясь в родителях. Для такой цели тоже отведено 15 лет, а четвертого сердца природой уже не дано. Таким образом, теория утверждает, что основная роль, которую должен сыграть каждый человек - стать родителем, и воспитать жизнеспособных и сильных детей.
Исходя из простых математических расчетов, можно сделать простейший вывод: природой устроено так, что к 40 - 45 годам человек должен выполнить главную жизненную программу и смириться с неизбежным угасанием. Многие не понимают, что их ресурсы практически исчерпаны и пора уступать дорогу подрастающему поколению, так как дополнительных сердец уже не предусмотрено. Очередной возрастной кризис, увы, не завершится новым приливом энергии, так что остается только обрести мудрость и постараться получать наслаждение от жизни, а не пытаться конкурировать с молодежью. Такова цикличность природы, и старости никому не избежать.
Многие женщины, не желая мириться с собственным возрастом, используют всевозможные косметические средства, массажи, прибегают к пластической хирургии, однако такими мерами невозможно обмануть природу, да и окружающих тоже. Можно сохранить стройность фигуры, но свежесть кожи, и возможности тела, свойственные молодости, а тем более получить еще одно сердце не получится.
Мужчины, в погоне за острыми ощущениями стараются обзавестись юными подругами, но такие меры омоложения тоже безрезультатны, потому человеку остается просто смириться с неизбежностью, и достойно прожить отведенную жизнь, не гоняясь за новым сердцем, ведь добыть его все равно не удастся.
Теория «трёх штилей» К созданию теории «трёх штилей» Ломоносов пришёл от практической потребности уяснить, каким же теперь, после стольких изменений в обществе, должен быть литературный язык. До Ломоносова приняты были в литературе формы церковно- славянской речи, и писатель подбирал особенные, книжностаринные слова, склонял и спрягал эти слова на церковнославянский манер. - «Прочтоша, написаша», «Беззаконновахом, неправдовахом». Вместо «ещё, тотчас» писали «паки, аще, абие». Письменная речь была переполнена славянизмами: «иже», «якоже», «понеже»... Употреблять «простой» язык в книжном сочинении считалось невежеством и необразованностью. Ломоносов отделил, разграничил русский язык от церковно- славянского. Составил первую грамматику русского языка. Народный русский язык получил достойную честь и самостоятельность. Но преобразователь всё же советует поэтам учиться красотам и важности церковных книг. Сочинение М. В. Ломоносова «О пользе книг церковных в российском языке» включило в себя разработанную учёным теорию «трёх штилей».
«Штили» Слова Жанры
«Высокий» Церковнославянские и русские Героические поэмы, оды, трагедии
«Средний» Русские с небольшой примесью церковно-славя неких Драмы, сатиры, эклоги, дружеские письма, элегии
«Низкий» Русские слова разговорного языка с добавлением простонародных и малого числа церковно-славянских Комедии, эпиграммы, песни, басни
Ода - торжественное стихотворение, посвящённое какому- то событию или герою.
Поэма - один из видов лиро-эпических произведений, для которых характерны сюжетность, событийность и выражение автором или лирическим героем своих чувств.
Трагедия - вид драмы, противоположный комедии, произведение, изображающее борьбу, личную или общественную катастрофу, обычно заканчивающуюся гибелью героя.
Драма - произведение, предназначенное для постановки на сцене.
Сатира - беспощадное, уничтожающее осмеяние, критика действительности, человека, явления.
Эклога - стихотворное повествование или диалог, изображающий бытовые сельские сценки. Элегия - стихотворение грустного содержания.
Эпиграмма - короткое сатирическое стихотворение, зло высмеивающее какое-либо лицо или общественное явление.
Чтобы определить принадлежность произведения к одному из «штилей», надо уметь различать церковнославянские и русские слова, определять жанр произведения. Попробуем определить «штиль» уже известных нам произведений М. В. Ломоносова. Надпись «К статуе Петра Первого» - «высокий штиль». «Случились вместе два астронома в пиру...» - «низкий штиль».
Обращаясь к босоногому крестьянскому мальчишке-школьнику, Некрасов ободрял его ставшими впоследствии крылатыми словами:
Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и Божьей воле
Стал разумен и велик.
Славная биография Ломоносова (1711-1765) ныне хорошо известна каждому школьнику. Закончив обучение в Славяногреко-латинской академии, а затем в Германии, Ломоносов 8 июня 1741 года прибыл в Петербург. Здесь началась его блестящая академическая и писательская деятельность. По словам Пушкина, «соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, художник и стихотворец, он все испытал и все проник». В 1745 году он становится профессором химии. Научные открытия следуют одно за другим. Диапазон исследований ученого необычайно велик: химия и физика, навигация и мореплавание, астрономия и история, право и филология. Нет, пожалуй, ни одной области знания, куда бы не проник светлый ум Ломоносова. Горячий патриот России, Ломоносов выступал за расцвет русской науки. По его инициативе был открыт Московский университет. Впрочем, он сам был, по глубокому и верному замечанию Пушкина, «первым нашим университетом».
Разнообразие начинаний, дерзость ума, необъятные замыслы, обширность и глубина знаний ставят Ломоносова рядом с титанами Возрождения, такими, как Микеланджело и Леонардо да Винчи. Действительно, Ломоносову присущ поистине энциклопедический размах. «Этот знаменитый ученый,- писал Герцен,- был типом русского человека как по своему энциклопедизму, так и по остроте своего понимания».
Целью жизни Ломоносова до самого последнего дня было «утверждение наук в отечестве», которое он считал залогом процветания своей Родины. Тем же пафосом просвещения проникнута его филологическая и поэтическая деятельность. Ученый стремился постичь тайны языка и тайны стихотворства. Еще в 1736 году он приобрел трактат теоретика русского стиха В. К. Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», который его чрезвычайно заинтересовал.
В Германии Ломоносов написал возражение Тредиаковскому и отослал в Петербург вместе с одой «На взятие Хотина» в качестве отчета о своих занятиях. В «Письме о правилах российского стихотворства» Ломоносов смело распространил тонический принцип на все русское стихосложение (Тредиаковский считал, что можно пользоваться только двустопными стихами, главным образом хореическими). Ломоносов признавал и двустопные, и трехстопные стихи. Он блестяще вскрыл выразительные возможности ямба.
Заботой о свободе выражения отмечена и реформа Ломоносова в области литературного языка. В 1757 году ученый написал предисловие к собранию сочинений «О пользе книг церковных в российском языке», в котором изложил знаменитую теорию «трех штилей». Он разделил слова по стилистической окраске на несколько родов. К первому он отнес лексику церковнославянского и русского языка, ко второму - знакомые по книгам и понятные церковнославянские слова, но редкие в разговорном языке, к третьему - слова живой речи, которых нет в церковных книгах. Отдельную группу составили простонародные слова, которые только ограниченно могли употребляться в сочинениях. В зависимости от количественного смешения слов трех родов создается тот или иной стиль: «высокий» - церковнославянские слова и русские, «средний» - русские слова с небольшой примесью церковнославянских слов, «низкий» - русские слова разговорного языка с добавлением слов простонародных и малого числа церковнославянских.
Каждому стилю соответствуют свои жанры: «высокие» - героические поэмы, оды, трагедии, похвальные надписи; «средние» - драмы, сатиры, эклоги, идиллии, послания, дружеские письма, элегии; «низкие» - комедии, эпиграммы, песни, басни. Такое четкое разграничение, теоретически очень простое, на практике приводило к обособлению «высоких» жанров, что затем сказалось на развитии литературы.
Реформы Ломоносова в сферах литературного языка и стихосложения соответствовали культурным потребностям нации. Для выражения значительного национального содержания были необходимы новые литературные формы, и Ломоносов своими реформами открывал перед поэзией широкие художественные горизонты.
Россия в XVIII веке стала догонять ведущие европейские страны. Петр I мощной державной рукой двинул страну по пути европейской цивилизации. Петровские реформы разбудили нацию, всколыхнули ее внутренние силы. Это было время, когда, по словам Пушкина, «Россия молодая/В бореньях силы напрягая,/ Мужала с гением Петра». Поэтому Петр I стал для Ломоносова образцом идеального просвещенного монарха.
В полном согласии с веком Просвещения Ломоносов считал главной преобразовательной силой человеческий разум, мысль, мышление, которым все подвластно. Разум воплощен прежде всего в Боге, который наделяет им просвещенных людей, в особенности монархов, поскольку от них зависит сделать подданных счастливыми, и, наконец, всякого человека, отличая его тем от неживой природы и животного царства.
Вопросы и задания
1. Где учился Ломоносов? Каких научных областей коснулись его исследования и какими талантами он был щедро ода- рен? Какие из его произведений Вам известны? О чем они?
2. Какие черты характера Ломоносова помогли ему стать ря- дом с великими учеными мира?
3. Что явилось целью жизни Ломоносова?
4 .Что Вы знаете о теории «трех штилей»? Поставьте слова высокий, средний, низкий с каждым рядом жанров: героические поэмы, оды, трагедии - драмы, сатиры, письма, элегии - комедии, эпиграммы, песни, басни -
5. Как назвал Ломоносова А. С. Пушкин?
6. Прочитайте произведения Ломоносова, расскажите о своих впечатлениях.
Существуют три основные социологические теории, получившие признание в ученом мире, которые объясняют механизм принятия важнейших социально-экономических решений. Главным и весьма туманным вопросом при этом является следующий: кто именно принимает решения, касающиеся жизни общества, если их вообще кто-либо принимает? Кто командует парадом?
Этот вопрос в значительной мере является псевдопроблемой, ибо каждому ясно, что эти решения принимает не он, не его соседи и не его сослуживцы или знакомые. Ему ясно также, что их принимают какие-то очень далекие и весьма неопределенные «они».
Однако этот факт, очевидный для каждого разумного человека, далеко не очевиден для ученых мужей, превративших эту проблему в окутанную туманом схоластику. Некоторые далеко не уверены, что подобные решения вообще могут кем-то приниматься; они выдвигают даже теорию о том, что это коллективный и в то же время скрытый процесс.
Итак, во-первых, существует теория элиты, которую проповедуют некоторые маститые исследователи. Во-вторых, теория инертной, равнодушной, разрозненной толпы, состоящей из множества глупцов (по П. Т. Барнуму) и из огромного числа болванов (по X. Л. Менкену) - завсегдатаев спортивных трибун и пивных.
Согласно этой теории, на фоне массы, состоящей в подавляющем большинстве из ленивых, тупых, легковерных людей, которые не ищут в жизни ничего, кроме работы, развлечений, относительного благополучия и посредственности, вдруг появляются немногие по-настоящему деятельные, активные личности, которые, как правило, благодаря случайности оказываются «на высшем уровне», где принимаются важнейшие решения. Поскольку некие Том, Дик и Гарри не желают действовать энергично, а Джордж развивает бурную деятельность, он волей-неволей оказывается среди вершителей судеб общества как прирожденный лидер. Но он попадает туда скорее случайно, чем по умыслу, оставаясь там по
тому, что хорошо вписывается в окружение. Он не заговорщик, не дурак и не представитель элиты.
И в-третьих, существует теория плюрализма, согласно которой многие различные силы, группы и личности противостоят друг другу в обществе, однако под чьим-либо культурным покровительством они после некоторой дискуссии приходят к общему мнению или компромиссу; подобная теория очень хорошо вписывается в рамки демократии. Этот процесс устраивает все заинтересованные стороны.
Мы остановимся на каждой из этих теорий, так как каждая из них освещает только часть проблемы. Конечно, было бы предпочтительнее иметь единую теорию, включающую все три. Но поскольку таковой нет, можно себе позволить, а некоторые социологи именно так и поступают, соединить теории и использовать их все вместе. Однако это отдает эклектикой, и потому некоторые весьма строгие теоретики отвергают подобное объединение. Однако наш мир - даже если мы ограничим его только жизнью общества - гораздо сложнее, чем любая даже всеобъемлющая теория о нем.
Что касается меня, то я предпочитаю эклектически соединять эти три теории в том иерархическом порядке, в котором они здесь упомянуты. Другими словами, опыт подсказывает мне, что теория элиты лучше всего объясняет многие факты. То, чего нельзя объяснить с помощью этой теории, можно объяснить с помощью теории массы. И наконец, во многих случаях, из которых каждый сам по себе не так уж важен, помогает теория плюрализма, подтверждаемая многими фактами. Но ее можно применять далеко не так широко, как полагают ее создатели.
Теория элиты предполагает или подразумевает теорию массы, ибо вряд ли может быть общество, где есть элита, но нет массы. Если бы все были деятельными, активными членами общества, могла ли тогда образоваться элита? Ибо в таком случае, как это ни парадоксально, сама масса превратилась бы в элиту и восторжествовала бы полная демократия. Таким образом, теория массы тесно увязывается с теорией элиты. Существование элиты предполагает наличие массы, а наличие массы предполагает существование элиты, если мы хотим, чтобы общество продолжало существовать. Короче говоря, вялая, инертная масса должна иметь наставника или, еще лучше, целую группу руководителей. А если считать, что в элиту входят самые лучшие, избранные члены общества, то, выходит, нужно только радоваться.
Об этих теориях и их самых ярых приверженцах один
молодой социолог написал интересную книгу. О них вообще написано довольно много. Сам он счел необходимым эклектически объединить все три теории, хотя считает, что теория плюрализма является наиболее всеобъемлющей. Так как он пишет в основном о том, каким образом принимаются важнейшие решения местными властями небольшого городка в Калифорнии, то теория плюрализма оказалась самой подходящей, ибо наиболее успешно она может применяться на нижнем уровне, не представляющем большого интереса для финансовой элиты. Однако теория плюрализма оказалась бы просто бессильной объяснить что-либо, примени он ее к управлению компанией или к городу, где при значительном проценте негритянского населения власть осуществляют белые.
Автор этой книги выступает против теории элиты, считая, что она якобы приписывает все решения скрытым, завуалированным ведущим группировкам. Если они скрыты от большинства, следовательно, рассуждает он, их нельзя исследовать с помощью рациональных методов. Далее, теория элиты сглаживает и прикрывает борьбу внутри самой элиты по поводу того или иного решения. Если иметь в виду именно такую борьбу, можно прийти к выводу, что необходимо рассматривать события внутри самой элиты с точки зрения теории плюрализма, и нужно признать, что логически это очень удачно выбранная позиция для доказательства возможности широкого применения этой теории. И наконец, теория элиты должна опираться на события, происходящие за пределами элиты, чтобы объяснить изменения, происходящие в самой элите, ибо, хотя элита меняется, изменения эти происходят далеко не спонтанно. Отсюда он делает вывод, что при изучении механизма принятия важнейших решений теория элиты, как правило, не подтверждает ее основного положения о том, что все главные решения принимаются отдельными руководящими группировками.
И хотя я не могу согласиться со словом «все», я полагаю, что на мне и на всех, кто придерживается теории элиты, лежит обязанность показать, что основные решения действительно исходят от элиты, от ее ведущих группировок, даже если эти решения расходятся с уже установившимися традициями, принятыми обществом в целом. Если уж такие решения принимаются элитой, и принимаются надолго, тогда нетрудно сделать вывод, что все другие решения принимаются аналогичным образом. Для начала можно сказать, что ведь не широкая же публика, состоящая в основном из
потребителей, принимает решение поднять цены. Такое решение не может возникать и на свободном рынке, если принять во внимание систему корпоративного установления цен. Отсюда следует, что решение это принимают все те же непонятные «они», на которых большинство смотрит весьма неодобрительно.
Теория элиты, если взять ее шире, утверждает, что в Соединенных Штатах, например, существует много элит, включающих в себя лучших представителей в каждой области. Есть элита научная, техническая, художественная, артистическая, спортивная (но не политическая или финансовая); в каждую из них открыт доступ всем, кто проявляет незаурядные способности и таланты. Это открытые элиты, вполне соответствующие демократическим принципам. Но существует также, как утверждают многие авторы, политико-экономическая элита, которая стоит над другими элитами и является закрытой. Чтобы войти в нее, мало иметь таланты или способности. Главным, но не единственным пропуском в этот избранный круг являются деньги. Эту элиту часто называют «союзом денежного мешка», объединением финансово-политических империй. Лидеры этого объединения - финансисты-политики. Этот «союз денежного мешка» отличается от властвующей элиты Райта Миллса, представляющей собой весьма причудливый и в высшей степени субъективный узор на старой основе-идее о денежной элите. Если из властвующей элиты Миллса убрать всех миллионеров, она превратится в прах.
Если денежная элита и строится изнутри по принципу плюрализма, то по отношению к окружающему ее миру она предстает как довольно сплоченное, небольшое, единое объединение. Приняв или отвергнув какое-то решение (а мы можем лишь в очень редких случаях заглянуть на кухню, где готовятся эти решения), она противостоит всему остальному миру, как единый фронт, даже если внутри этого фронта не всегда удается достигнуть полного единства взглядов. Во всяком случае, люди, входящие в этот узкий избранный круг, очень хорошо отличают инсайдеров от аутсайдеров.
Чтобы понять, что движет ими, достаточно прежде всего присмотреться к тому, как они ведут свои мирские дела. Нет никакой необходимости подслушивать их телефонные разговоры или выпытывать у их специалистов по психоанализу профессиональные тайны, чтобы прийти к выводу, что почти все они руководствуются следующим: 1) удержать свои богатства и власть; 2) умножить по возможности богатства и
усилить власть; 3) использовать все достижения современной науки, техники и политики для удержания и упрочения своей власти; 4) добиваться максимально возможного уменьшения своей доли в налоговом бремени; 5) поддерживать политическую и экономическую линию правительства, если она укрепляет их позиции, и бороться против нее, если она может их ослабить; 6) предстать перед глазами всего мира в качестве наиболее достойных членов общества.
Об их конкретных целях мы узнаем от их лоббистов в законодательных органах, ассоциациях торговцев и из газет. В «Форчун», «Уолл-стрит джорнэл» и подобных им изданиях иногда умышленно, а иногда и неумышленно рассказывается достаточно много об их намерениях. Кроме того, их цели становятся известными в результате публичных расследований, заявлений, показаний в судах и из книг, написанных кем-либо из инсайдеров и время от времени появляющихся на книжных прилавках. Существуют мемуары, например, покойного Клэренса У. Бэррона, критические и дружеские биографические очерки и даже письма (хотя письма, как это было с письмами Дж. П. Моргана-старшего, согласно его завещанию, часто предаются сожжению). Само по себе это уже напоминает заговор.
Нужно признать, что основные цели денежной элиты гораздо яснее, чем различные средства, которые часто используют ее представители для достижения этих целей.
Члены этой элиты придерживаются следующего взгляда: что хорошо для них, хорошо и для Соединенных Штатов. (Об этом можно судить хотя бы по их явным, не скрываемым от посторонних поступкам.) Они считают, что их личные денежные интересы полностью совпадают с интересами всей страны. Известно, что, кроме всего прочего, они выступают за минимальный контроль со стороны правительства над средствами своих корпораций; они не скрывают этого и делают все, стремясь добиться своей цели. Они утверждают, что общество нуждается лишь в самом минимальном руководстве. Разве кто-либо станет против этого возражать?
Что касается их поступков, то определение таковых нельзя считать трудностью, присущей только теории элиты. В наши дни, когда психоанализ Фрейда получил широкое распространение, поступки каждого человека становятся загадкой даже для него самого. Каковы же цели тех, кто участвует в принятии важнейших решений, если исходить из теории плюрализма? Если допустимо возражение такого рода, как:
«Откуда нам знать, какие цели преследуют представители элиты и почему?» - то, следовательно, правомерно задать такой же вопрос и тем вершителям судеб, которые, согласно теории плюрализма, принимают важнейшие решения. Поскольку мы не можем заглянуть в чью-либо голову, нам приходится судить о намерениях человека по его поступкам. Если человек прячет деньги в подполе, мы делаем вывод, что он скупой. Можем ли мы ошибиться? Возможно, на самом целе этот человек расточителен. Что касается того, почему он это делает, специалист по психоанализу мог бы объяснить его действия страхом остаться без средств к существованию, чувством неустроенности, отверженности или отчуждения. Но разве спрятанные деньги могут избавить его от беспокойства? Тем не менее объективно, на фоне других людей, этот человек необычен. С точки зрения психиатрии это не простой случай.
Теоретические возражения против теории элиты, может быть, не так убедительны, когда рассматриваются только в чисто теоретическом плане, еще до сопоставления их с реальными фактами.
Но есть и другие, более убедительные, понятные каждому разумному человеку доводы против теории плюрализма и ее якобы большего удобства в объяснении механизма принятия важнейших экономических решений в общенациональном масштабе. Ведь если бы эта теория была состоятельной, если бы важнейшие политические и экономические решения в Соединенных Штатах были результатом компромисса между примерно равными враждующими группами и каждая группа принимала участие в выработке решений, тогда наблюдалось бы гораздо большее равенство между различными группами населения в отношении денег, влияния и престижа. Социологи могут привести массу примеров в подтверждение теории плюрализма. Но сейчас речь идет о самых важных для народа решениях, а именно кто сколько получит, где, каким образом, почему. И я утверждаю, что такие решения принимает только элита, иногда вопреки сильному противодействию.
Если решения, касающиеся распределения основных экономических средств, принимаются сообща, чем же тогда объяснить, что это распределение столь неравномерно? Согласно теории плюрализма, отдельные группы людей не возражают против низкого дохода, который они имеют при существующей экономической системе. Однако миллионы людей постоянно протестуют против слишком низкой оплаты
труда. Их выступления говорят о том, что они ни в коей мере не согласны с принятыми решениями, касающимися распределения денежных средств.
Большинство американцев, и в их числе выдающиеся умы и высококвалифицированные специалисты, находятся в положении игроков в кости, играющих с противником, которому с завидной регулярностью выпадает 7 и 11; когда же кости переходят к ним в руки, они почему-то не хотят показывать ни 7, ни 11. Если бы такое невезение постигло их в настоящей игре, они бы тут же заподозрили, что дело нечисто и их обманывают.
Если бы «социальные кости» не подвергались разным закулисным манипуляциям, разве могло бы такое великое множество американцев находиться в неравном положении, когда речь идет о деньгах и собственности? Часто говорят, что обычно в таком положении находятся никчемные люди, которым не хватает честолюбия и энергии. Тогда уместно спросить, можно ли считать никчемными людьми лауреатов Нобелевской премии, университетскую профессуру и высококвалифицированных специалистов, получающих до смешного маленькое жалованье по сравнению с руководителями корпораций? Или мы должны думать, что высококвалифицированные специалисты довольны своим относительно, скудным заработком? Трудно согласиться с этим, читая их профессиональные журналы, где они сетуют на слишком низкую оплату их труда. Они очень напоминают игроков, которые жалуются на «меченые» игральные кости, причем жалуются безрезультатно.
Имея в виду неквалифицированных работников, неужели можно говорить, что какой-нибудь обнищавший сезонный сельскохозяйственный рабочий или натурализовавшийся иностранец, обитающий в гетто, не протестует против своего бедственного положения, в котором он оказался вследствие плюралистического механизма принятия решений?
Изучая историю организованных рабочих на крупных предприятиях, которая являет собой сплошную цепь крутых антирабочих мер и решительного противодействия им, мы видим, что основные экономические и политические решения всегда навязывались сверху сопротивляющимся, а иногда разъяренным жертвам. Рабочие сталелитейных заводов Эндрю Карнеги, которые за каторжный труд в горячих цехах по 72 (а то и больше) часа в неделю получали всего 10 долл., никогда бы добровольно не согласились на столь ничтожную оплату труда. Но ведь никто не спрашивал их согласия и не
выслушивал их представителя. Только страшная нужда заставила их согласиться на эти тяжкие условия.
Все те, о ком я упомянул выше, получают вознаграждение в зависимости от спроса и предложения рабочей силы на рынке Что же касается представителей финансово-политической элиты, то их доходы не определяются законами рынка, которым они в общем-то подчиняются. Они стараются привести законы рынка в соответствие со своими желаниями.
Таким образом, создается впечатление, что рабочие (и квалифицированные и неквалифицированные) наталкиваются на предписание: «Досюда и не дальше». Они не согласны с этим предписанием, ведь никто не обсуждал его с ними. Они не приемлют этого предписания, но что-либо сделать бессильны.
Похоже, что это предписание исходит сверху от какой-то особой узкой группы, ибо нет закона, запрещающего получение большого дохода в условиях экономического процветания.
Почти все попытки представителей других открытых элит приобщиться к социально-экономическим решениям финансово-политической элиты оказываются тщетными. У них нет для этого наследственного права, а даже если бы оно и было, у них могло бы не быть некоторых других необходимых качеств для участия в подобного рода делах.
Какова же в действительности структура элиты, или финансово-политической империи?
