Красное и чёрное.

ХРОНИКА БЕЗВРЕМЕНЬЯ

Писательская биография Анри Бейля (1783–1842), печатавшегося под псевдонимом Стендаль, складывалась трудно. Рано осознав свое призвание, еще юношей сделав не одну пробу пера, он, однако, завершил первое художественное сочинение почти к сорока пяти годам, а до этого прожил беспокойную жизнь военного, путешественника, публициста, знатока живописи и музыки, литературного и театрального критика. В тогдашней Франции - то порывисто и грозно, то с мучительными замедлениями - шла ломка вековых устоев, и резкие сдвиги в ходе истории страны были поворотными вехами стендалевского пути.

Он был на шесть лет старше Французской революции 1789 года. Мальчишеское бунтарство против атмосферы верноподданнической благопристойности, которая царила в доме его отца, адвоката гренобльской судебной палаты, подогревалось в малолетнем ниспровергателе семейных Бастилий вестями о мятежах, переворотах, сражениях, поступавшими из столицы и с фронтов.

Воспитанный дедом по матери, вольнодумцем и поклонником просветительских учений предреволюционного XVIII века, Стендаль рос пытливым, дерзким в суждениях юношей. Его обостренная гордость и иронический ум выдавали натуру пылкую, деятельную, непокорную. Школа, преобразованная согласно республиканским декретам, окончательно вырвала его из-под влияния отцовской семьи: здесь вместо катехизиса он жадно впитывал идеи материалистической философии, вместо традиционной риторики пристрастился к механике и математике. Ненависть ко всему, что сковывает личность, презрение к религиозной мистике, вкус к точному аналитическому знанию, привитые Стендалю еще в ранние годы, он затем сохранил до конца дней.

В 1799 году Стендаль отправился в Париж в надежде продолжить учение в Политехнической школе. Однако этому намерению не суждено было осуществиться. Захваченный вихрем наполеоновских походов, он вступил в армию, безусым сублейтенантом войск Бонапарта впервые попал в Италию, полюбив ее на всю жизнь.

Впрочем, долго тянуть армейскую лямку молодой Стендаль, мечтавший о «славе величайшего французского поэта, равного Мольеру», не пожелал. Выйдя в отставку, он вернулся в Париж, поселился на чердаке и взялся за книги. Одержимый страстью к писательству, он штудирует труды древних и новых мыслителей, изучает английский и итальянский языки, берет уроки актерского искусства, набрасывает черновики философских эссе, сцены двух комедий, так и оставшихся незавершенными. Его кумиры - Шекспир, Данте, Мольер, Фильдинг. Он старается проникнуть в секреты их мастерства, с их помощью овладеть «наукой о страстях». Он помышляет добиться в «языке чувств» точности математика. Но для того, чтобы справиться с этой задачей, пока что не хватало ни житейских знаний, ни душевного опыта, ни литературных навыков. В довершение всего вызывал беспокойство и пустой кошелек. Несколько месяцев службы в торговом доме в Марселе, куда его завела любовная привязанность, внушили Стендалю отвращение к карьере коммерсанта. Тяготясь безденежьем и бездействием, мучась постигшими его сочинительскими неудачами, он в 1806 году опять записался в армию.

В качестве интенданта наполеоновских войск Стендаль исколесил тыловые и фронтовые дороги Европы, узнав в этих странствиях то, что не могли дать самые умные книжки. Должность военного чиновника имела свои преимущества для «наблюдателя человеческих характеров», как называл себя Стендаль. Перед ним обнажились колесики и рычажки огромной государственной и военной машины Империи. На полях сражений он видел, как проверяются люди в момент смертельной опасности, обнаруживая истинное величие или низость души. Для него не была секретом изнанка сводок об очередных победах. Русский поход 1812 года завершил это воспитание жизнью. Свидетель Бородинской битвы, потрясенный очевидец пожара Москвы и отступления прославленной армии, постепенно превратившейся в полчище мародеров, он вернулся домой разбитый усталостью, испытывая презрение к наполеоновской военщине. Не желая оставаться в Париже, куда в обозе иностранных войск в 1814 году вернулись изгнанные революцией Бурбоны со своим дворянско-клерикальным охвостьем, Стендаль покинул Францию.

Он обосновался в Милане, где вел жизнь свободного любителя искусств. Его дни проходят в картинных галереях, древних соборах, за старыми рукописями и книгами, по вечерам он неизменно в оперном театре Ла Скала. Изредка он совершает наезды в Гренобль, Париж, Лондон или путешествует по Италии. Стендаль дружен с вождями патриотического движения карбонариев, направленного против австрийского владычества, встречается с Байроном. Он сотрудничает в журналах итальянских романтиков. Выходят его первые книги о композиторах и живописцах, путевые очерки.

Здесь же подготовлен трактат «О любви» (1822). В этой книге разговор о самом хрупком и сокровенном из человеческих чувств опирается на многочисленные самонаблюдения и воплощает давние замыслы Стендаля о логически четком анализе душевных тайн. Теоретические раздумья предваряют страницы будущей стендалевской прозы, посвященные рождению и «кристаллизации» взаимного влечения двух влюбленных. Уже тогда Стендаль замечает, что психология без истории беспомощна: безудержная страсть итальянцев Возрождения не похожа на утонченную куртуазность вельмож Людовика XIV, немецкий бюргер любит не так, как средневековый рыцарь. Да и между разными манерами любить, принятыми в одну эпоху в разных кругах общества, нередко пролегает пропасть. Открытие это весьма пригодится Стендалю, когда ему придется изнутри прослеживать страсть аристократки и провинциалки, светского щеголя и выходца из низов.

Непочтительные замечания о властях мирских и духовных, рассыпанные в книгах и статьях Стендаля, его вольномыслие и дружба с карбонариями-заговорщиками пришлись не по нраву австрийской охранке и осведомителям святейшего папы. За ним с подозрением следят. Не чувствуя себя в Милане в безопасности, он в 1821 году возвращается на родину.

Париж встретил его неприветливо. Пошатнулось до сих пор относительно сносное материальное положение отставного военного на половинном окладе. Он взят на заметку полицией. В стране пробуют восстановить дореволюционные порядки. Свирепствуют суды, цензура затыкает рот свободомыслящим, иезуиты и святоши создают общественное мнение. В журналистике царит холопское прислужничество перед двором, в философии - туманное пустословие поклонников средневековья, в литературе - слепое подражание обветшавшим образцам. Лишь в немногих домах можно услышать слово, сказанное без унизительной опаски. Волей-неволей приходится играть в прятки, если молчать невыносимо, да к тому же есть нужда подработать пером, не оскверняя себя при этом не то чтобы ложью, а хотя бы унизительной полуправдой. Из месяца в месяц Стендаль посылает корреспонденции в английские журналы, там их печатают без подписи; маскировка была столь тщательной, что лишь спустя сто лет они были найдены и снова переведены на французский. Собранные вместе, они дают всеохватывающий проницательный портрет эпохи, отмеченной судорожными попытками повернуть историю вспять и вместе с тем обнаружившей необратимость сдвигов, которые произошли в пореволюционной Франции.

В публицистическом исследовании нравов у Стендаля есть свой особый угол зрения. Для писателя, который был, по словам Горького, «глубоко и философски человечен», точка отсчета всего - удел личности. Стендаль - моралист с мышлением историка. Ему мало очертить структуру общества, ему важно понять, как она преломилась в умах и сердцах. В первую очередь он озабочен тем, в какой мере уклад жизни обеспечивает людям свободу добиваться счастья и как именно происходит сегодня эта исконная и вечная погоня за счастьем. Перерождается ли она в войну всех против всех или, напротив, польза каждого совпадает с пользой всех? Ведь личная польза, по мнению Стендаля, воспринявшего от мыслителей-материалистов XVIII века их учение о великодушном разумном эгоизме, - основа человеческого поведения. Будучи правильно понята, она ведет отнюдь не только к индивидуальному благополучию, а к благополучию всех в рамках правильно организованного сообщества. «Благородная душа, - считал Стендаль, - действует во имя своего счастья, но ее наибольшее счастье состоит в том, чтобы доставить счастье другим». Вот почему в его глазах умение страстно, энергично и честно добиваться своего счастья - не просто личная доблесть, но и гражданская добродетель.

Оценка 5 из 5 звёзд от Dominic 03.07.2017 18:51

Варто почати з того, що все життя Жульєна Сореля було грою в рулетку: він ставив на червоне і чорне. Начебто він все розрахував і все передбачив. Але на жаль, герой помилився. Він забув про самого себе. Рулетка не так зіграла. Це і є безповоротний і найточніший сенс роману.
Жульєн Сорель один з тих парубків, молодих і честолюбних, які прагнуть зробити кар"єру в жорстокому, ворожому суспільстві. Для досягнення цієї мети у нього немає ніяких засобів і можливостей, крім лицемірства, «мистецтва», яке він змушений опановувати, щоб пристосуватися до ненависного середовища. Він відчуває себе в оточенні ворогів, тому пильно контролює кожен свій крок, весь час діє і говорить всупереч своїм переконанням і моральній природі.
В образі Жюльєна Сореля реалістичні риси поєднуються з романтичними. Стендаль сміливо порушує властиву романтикам прямолінійність зображення героя, адже Жульєн- суперечлива особистість, хоча він наділений домінуючою рисою-честолюбством, і саме воно викликає зміни в сюжеті роману.
Однак в деяких фрагментах крізь реалістичні ознаки як би «просвічується» романтизм. Нариклад, у романтиків існують "два світи": світ ідеалу, мрій і світ реальності. Головний герой тільки перед смертю усвідомлює те, що він жив іллюзією, а не реальним життям. Також романтики оспівували самотнього гордого персонажа, який прагне зануритися в височінь фантазії, відірватися від рутини. Герой «Червоного і чорного» переживає ті ж почуття: «Жюльєн стояв на високій скелі і дивився в небо, розпечений серпневим сонцем. Він міг охопити поглядом місцевість, що простягнулася від його ніг на двадцять льє навкруги. Час від часу яструб злітав зі скелі над його головою і беззвучно креслив в небі величезні кола. Жюльєн машинально стежив очима за хижим птахом. Його вражали спокійні потужні рухи, він заздрив силі яструба, самотності хижака. Така доля була у Наполеона; не судилося вона і йому? ».
Також ми можемо прослідити за проявами романзизму у таких прикладах: по-романтичному палаючі очі Жульєна Сореля; по-романтичному фатальна помста (він стріляє в свою колишню коханку не де-небудь, а саме в Божому храмі). Взаємини Стендаля і романтизму у романі "Червоне і чорне" не можна спрощувати. Жульєну, головному герою роману, довелося зустріти у своєму короткому житті багатьох людей різного віку, різного достатку, різного соціального стану. Але лише дві жінки, без сумніву, відіграли найсуттєвішу роль на життєвому шляху юнака- провінціалка мадам Де Реналь і аристократка маркіза Матильда де Ля-Моль.
Риси характеру і доля вписують Жульєна в ряд романтичних образів. Це особливо виразно показується у фіналі короткого життя Жульєна. Те, що відбувається з героєм у в"язниці, коли він очікує вирок за вчинений у стані афекту злочин, можна зрозуміти як повернення до самого себе, до своєї людської сутності. Жульєн не тільки звільняється від ілюзій, а й радикально переоцінює свої життєві цінності, усвідомлює непотрібність всього, до чого він так прагнув. Своєю промовою перед судом присяжних Сорель фактично виносить собі смертний вирок. Романтичними є також деякі деталі. Наприклад, поховання Матильдою голови Жульєна - романтичний атрибут. Так само, як і смерть пані де Реналь. Вона описана романтично і навіть сентиментально: «жінка тихо згасає від горя, обіймаючи своїх дітей». Однак в той же час постановка проблеми перебування жінки в шлюбі - безумовна заслуга саме реалістичної літератури XIX ст.
Отже, трагічний конфлікт між гордою і самотньою людиною і суспільством, яке її оточує, і конфлікт між бунтом і загибелю, які є абсолютними ознаками романтизму, вирішуються реалістичними засобами. За рахунок злиття двох течій: реалізму і романтизму, цей роман завоював славу і став дуже цікавим для прочитання.

Оценка 5 из 5 звёзд от Арзу 20.11.2016 17:53

В детстве нормально читалось

Оценка 4 из 5 звёзд от martyn.anna 15.05.2016 20:15

Оценка 5 из 5 звёзд от natochka8800 13.03.2015 15:23

Оценка 5 из 5 звёзд от настя 13.08.2013 15:10

Немного о литературных особенностях романа:
1.Интрига кроется уже в самом названии романа. В то время в Европе было принято называть роман или именем главного героя (например «Манон Леско») или отражать в названии суть произведения (например «Опасные связи»). Стендаль поступил иначе - назвал свой роман «Красное и черное». Литературоведы до сих пор не пришли к однозначному мнению относительно этимологии названия. Мнение автора по этому вопросу неизвестно.
2.В отличие от названия романа, названия отдельных глав ясно отражают происходящие в них события. Более того, все главы (за исключением последних четырех) снабжены эпиграфами (часть из которых автором вымышлена), которые прямо предупреждают читалеля, что его ждет в данной главе. Отсутствие названия и эпиграфов в последних четырех главах усиливает интригу (чем же это все закончится).
3.Автор неоднократно обращается к читателям прямой речью, вовлекая в некий диалог, высказывает свое мнение относительно вымышленных им персонажей и даже извещает о том, какие споры были у него с издателем по поводу отдельных эпизодов.
4.Очень многие мысли автор заканчивает словами «и т.д. и т.д.» (видимо для того, чтобы читатель сам додумал окончание фраз и действий).

Теперь о сюжете:
Сорель Жюльен - младший сын в крестьянской семье, а стало быть у него только два варианта карьерного роста: служба в армии или священослужение. Чтобы заработать на учебу в семинарии, он устраивается гувернером в семью де Реналя - мэра провинциального французского городка. Жюльен - 19-летний юноша с внешностью 17-летней девушки и не превосходящий оную по знанию жизни, жена мэра - 30-летняя женщина (14 лет в браке, трое детей, престарелый супруг). Он знает о любви только то, что прочел о ней в библии. Она вышла замуж в 16 лет за старика и о любви знает не больше, чем питекантроп о теории относительности. Между ними возникает чувство: хватание рук, поцелуй украдкой... Роман набирает обороты. Через некоторое время рогоносец мэр начинает получать анонимные письма. Жюльен вынужден покинуть семейство и поступить в семинарию. Через год он получает работу в Париже. По пути в столицу он тайно посещает госпожу де Реналь, которая почти смирилась с разлукой. Затем он едет в Париж, чтобы стать секретарем маркиза де Ла Моль, у которого есть 19-летняя дочь...

Роман написан с определенной долей юмора. Уморительно читать, как Жюльен, обмирая от страха, крадется ночью по коридору к своей любовнице де Реналь, надеясь, что ее муж не спит, и есть благовидный повод отказаться от ночного свидания. Или как Жюльен составляет письменный план соблазнения очередной жертвы, чтобы не забыть, что он ей сказал и что сделал. А история с переписыванием писем рассмешит Несмеяну: друг Жюльена снабдил его набором писем, написанных его знакомым своей возлюбленной, Жюльен их пронумеровал, переписал слово в слово и посылал своей жертве (конечно не обошлось без казусов).

Сканував: Cawko Джерело: Дніпро, Вершини світового письменства

Частина перша
Правда, сувора правда.
Дантон

1. ПРОВІНЦІЙНЕ МІСТО

Зберіть докупи тисячу людей,- це непогано, Але у клітці їм не буде весело.
Гоббе

Містечко Вер"єр - мабуть, чи не одне з наймальовничіших у Франш-Конте. Його біленькі будиночки з гостроверхими черепичними дахами розкидані по узгір"ю, де з кожного видолинка здіймаються густолисті каштани. Річка Ду тече долиною за кілька сот кроків від руїн укріплення, колись збудованого іспанцями.
3 півночі Вер"ер захищений високою горою - одним з відрогів Юри. Скелясті вершини Верра вкриваються снігом уже за перших жовтневих заморозків. Гірський потік, який впадає в Ду, перетинає Вер"ер і приводить в рух безліч лісопилок; ця нехитра промисловість годує добру половину мешканців Вер"єра, більше схожих на селян, ніж на городян. А проте містечко розбагатіло не завдяки лісопилкам. Фабрика вибивних тканин, відомих під назвою мюлузьких,- ось джерело загального добробуту, який після падіння Наполеона дозволив поновити фасади майже всіх вер"єрських будинків.
На головній вулиці, як тільки ви входите у містечко, вас приголомшує грюкіт якоїсь страхітливої машини. Двадцять важких молотів падають з гуркотом, від якого двигтить брук; їх підіймає колесо, приведене в рух гірським потоком. Кожен з цих молотів щодня нарубує тисячі цвяхів. Гарненькі свіжолиці дівчата підкладають під оті величезні молоти залізні брусочки, що вмить перетворюються на цвяхи. Ця робота, на вигляд така важка, надзвичайно вражає подорожнього, що вперше опинився у горах на межі Франції і Швейцарії. Якщо подорожній, що потрапив у Вер’єр, спитає, кому належить та дивовижна цвяхарня, яка оглушує всіх перехожих, йому відкажуть протяжною говіркою:
- А-а, то цвяхарня пана мера.
ї якщо подорожній на кілька хвилин затримається на головній вулиці Вер"єра, що йде вгору від берега Ду аж до вершини горба, можна закластися на сто проти одного, що він неодмінно зустріне високого чоловіка з поважним і заклопотаним обличчям.
Побачивши його, жителі містечка поквапливо скидають. капелюхи. Волосся в нього сивувате, одягнений він у сіре. Він кавалер кількох орденів, мав високе чоло, орлиний ніс, і взагалі в нього досить правильні риси обличчя. На перший погляд, гідність сільського мера в ньому поєднується з тією приємністю, що бував властива людині під п"ятдесят років. Та незабаром парижанина прикро вражав у виразі його обличчя самовдоволення й зарозумілість, поєднані з якоюсь посередністю й обмеженістю. Зрештою, почувається що всі таланти цієї людини не сягають далі уміння пильно вимагати від своїх боржників сплати того, що вони винні, і якомога довше не платити власних боргів.
Такий мер Вер’єра пан де Реналь. Поважною ходою перетинає він вулицю і зникає з очей подорожнього. Якщо, прогулюючись, подорожній ітиме вулицею вгору, то десь кроків за сто помітить досить показний будинок, а навколо нього за залізною огорожею - розкішні сади. За ним, окреслюючи обрій, простягаються пагорби Бургундії, для того, щоб чарувати зір. Милуючись тим краєвидом, парижанин забував отруйну атмосферу дрібних грошових інтересів, в якій він уже починає задихатись.
Йому пояснюють, що будинок той належить панові де Реналю. Це на прибутки від великої цвяхарні вер’єрських мер спорудив свій гарний дім з тесаного каменю й тепер завершує його оздоблення. Пан де Реналь, як кажуть, походить із старовинного іспанського роду, що оселився в цій країні задовго до завоювання її Людовіком XIV,
Від 1815 року пан де Реналь соромиться того, що він фабрикант: 1815 рік зробив його вер"ерським мером. Товсті мури, що підтримують тераси його розкішного саду, який спускається аж до річки Ду,- теж винагорода панові де Реналю за спритність у торгівлі залізними виробами.
Не сподівайтеся побачити у Франції такі мальовничі сади, як в околицях промислових міст Німеччини - Лейпцига, Франкфурта, Нюрнберга та інших. У Франш Конте що більше у вас зведено мурів, що більше нагромаджено каміння, то більше набуваєте ви прав на
повагу сусідів. Сади пана де Реналя, в яких так багато мурів, викликають захоплення ще й тому, що він для них купив на вагу золота кілька ділянок землі. Ось, наприклад, і та лісопилка на березі Ду, що вразила вас при в"їзді у Вер"ер і на якій ви помітили прізвище Сорель, написане велетенськими літерами на дошці через увесь дах,- ця лісопилка шість років тому була саме там, де тепер зводять мур четвертої тераси садів пана де Реналя.
Хоч який гордовитий пан мер, але йому довго-таки довелося умовляти й улещувати старого Сореля, затятого і грубого селянина. Він змушений був відрахувати йому чимало дзвінких луїдорів, щоб той переніс свою лісопилку в інше місце. А щодо «громадського» потоку, який рухав пилу, то пан де Реналь завдяки своїм зв"язкам у Парижі домігся дозволу відвести його в інше русло. Він запобіг цієї ласки після виборів 182... року.
Він дав Сорелю по чотири арпани за один, на п"ятсот кроків нижче, на березі Ду. I хоч це місце було значно вигідніше для торгівлі ялиновими дошками, але дядечко Сорель, як його стали звати, відколи він розбагатів, зумів скористатися з нетерпіння і власницької манії, що охопили його сусіда, й витяг з нього 6000 франків.
Щоправда, цей обмін не був схвалений місцевими розумниками. Якось у неділю - це було років чотири тому,- повертаючись із церкви в парадному вбранні мера, пан де Реналь здалека побачив старого Сореля, що стояв із своїми трьома синами й посміхався, дивлячись на нього. Та посмішка відкрила мерові очі, і відтоді йому не дає спокою думка, що він міг би помінятися значно дешевше.
Щоб заслужити повагу жителів Вер"єра, дуже важливо, зводити якомога більше мурів, не спокуситись якоюсь вигадкою італійських мулярів, що пробираються навесні ущелинами Юри, прямуючи в Париж. Таке нововведення привело б до того, що необачного господаря вважали б навіженим, і його добре ім"я назавжди було б заплямоване в очах тих розважливих і поміркованих людей, що створюють громадську думку в Франш-Конте.
Сказати правду, ці розважливі люди виявляють страшний деспотизм. Саме це прикре слівце робить життя в містечках нестерпним для кожного, хто жив у великій республіці, що зветься Парижем. Тиранія громадської думки - та якої думки! - така сама тупа в провінційних містах Франції, як і в Сполучених Штатах Америки.

II. ПАН МЕР

Престиж! Хіба це ніщо, пане? - Повага дурнів, здивування дітей, заздрощі багатих, зневага мудреця.
На щастя для пана де Реналя і його престижу як правителя міста, виникла потреба збудувати величезний підпірний мур уздовж міського бульвару, що простягся на висоті ста футів над Ду по схилу пагорба. Завдяки такому чудовому місцезнаходженню, звідси відкривається один з наймальовничіших краєвидів Франції. Проте щовесни дощі розмивали той бульвар, доріжки були геть покриті рівчаками, й бульвар ставав непідходящим для прогулянок. Саме ця незручність для всіх дала панові де Реналю щасливу нагоду увічнити своє правління спорудженням муру заввишки двадцять футів і завдовжки тридцять-сорок туазів.
Парапет муру, заради якого панові де Реналю довелося тричі їздити в Париж, бо передостанній міністр внутрішніх справ виявився непримиренним ворогом вер"єрського бульвару,- парапет цей нині здіймається на чотири фути над землею. I, немов кидаючи виклик усім міністрам, сучасним і колишнім, його тепер облицьовують гранітними плитами.
Скільки разів, поринувши в спогади про бали недавно покинутого Парижа і спершись грудьми на масивні плити гарного синювато-сірого кольору, я задивлявся на долину Ду. Там, на лівому березі, звиваються п"ять-шість.видолинків, на дні яких видніються струмочки. Вони біжать, утворюючи де-не-де водоспади, і, нарешті, вливаються в Ду. Сонце спекотливе в цих горіх; а коли воно стоїть просто над головою, подорожній може мріяти на терасі в затінку розкішних платанів. Вони вкриті гарним голубувато-зеленим листям і буйно розрослися на наносному ґрунті, бо пан мер, незважаючи на опір ради муніципалітету, наказав насипати землі вздовж усієї величезної підпірної стіни й розширив таким чином бульвар більше як на шість футів (і хоч він ультра рояліст, а я - ліберал, я його за це хвалю). Осьчому, на його думку, а також на думку пана Вально, задоволеного життям директора Вер"ерського притулку для бідних, ця тераса нічим не поступається перед Сен-Жерменською терасою в Ле.
Я, зі свого боку, можу відзначити лише одну хибу Алеї Вірності,-цю офіційну назву можна прочитати в п"ятнадцяти чи двадцяти місцях на мармурових дошках, за які пана де Реналя нагороджено ще одним орденом,-де той варварський спосіб, за яким, з наказу начальства, підрізають та підстригають могутні платани. Краще було б, якби ті дерева не нагадували своїми низькими, круглими й плескуватими кронами найвульгарнішу з городніх рослин, а розкішно розросталися б, як в Англії. Але волі пана мера не здолати, і двічі на рік всі дерева, що належать місту, підлягають нещадній ампутації. Місцеві ліберали кажуть,- хоч це, звичайно, перебільшення,- що рука міського садівника стала значно безжальнішою, відколи пан вікарій Маслон став привласнювати собі плоди цієї т стрижки.
Цього молодого духовного пастиря було прислало кілька років тому з Безансона, щоб він наглядав за абатом Шеланом і кількома священиками з навколишніх сіл. Старий полковий лікар, учасник італійської кампанії, що оселився після відставки у Вер’єра і був за свого життя, на думку пана мера, якобінцем і бонапартистом одночасно, якось наважився поскаржитись йому на періодичне калічення цих гарних дерев.
- Я люблю тінь,- відповів пан де Реналь з такою погордою, яку можна виявити в розмові з лікарем, кавалером ордена Почесного легіону,-я люблю тінь і наказую підстригати мої дерева, щоб вони давали тінь. I Я не розумію, для чого ще може служити дерево, коли воно не дав прибутку, як, приміром, горіх.
Ось воно, те велике слово, яке все вирішує у Вер’єрі: давати прибуток; лише до цього і зводяться думки понад трьох чвертей всього населення.
Давати прибуток - ось що керує всім у цьому містечку, яке видалося вам таким гарним. Чужинцеві, що натрапляв сюди, зачарованому красою їх свіжістю навколишніх долин, спершу здається, що жителі його чутливі до краси; адже вони так часто говорять про красу свого краю: не можна заперечити, вони ним дорожать, але тільки тому, що він приваблює чужинців, чиї гроші збагачують власників готелів, а це, через міські податки, дав прибуток місту.

Одного погожого осіннього дня пан де Реналь прогулювався по Алеї Вірності під руку зі своєю дружиною. Слухаючи міркування чоловіка, що просторікував з поважним виглядом, пані де Реналь тривожно стежила очима за рухами трьох хлопчиків. Старший, на вигляд років одинадцяти, раз у раз підбігав до парапету і намірявся на нього видертися. Лагідний голос гукав тоді Адольфа, і хлопчик відмовлявся від свого сміливого заміру. Пані де Реналь на вигляд можна було дати років тридцять, але вона була ще дуже вродлива.
- Він ще пожалкує, цей добродій з Парижа,- сказав пан де Реналь ображеним тоном, і його обличчя здавалося іще бліднішим, ніж звичайно.- У мене таки знайдуться деякі друзі при дворі...
А втім, хоч я й збираюсь на двохстах сторінках розповідати вам про провінцію, все ж я не такий варвар, щоб мучити вас довгими й марудними провінційними розмовами.
Цей добродій з Парижа, такий ненависний вер"єрському меру, був не хто інший, як пан Аппер, що два дні тому якось умудрився побувати не тільки в тюрмі та Вер’єрському притулку для бідних, а й у лікарні, якою, не одержуючи за це ніякої платні, відав мер разом э найповажнішими домовласниками міста.
- Але,- боязко заперечила пані де Реналь,- що вам може накоїти цей пан із Парижа, коли ви правите майном бідняків з бездоганною чесністю?
- Він приїхав тільки для того, щоб вилити на нас потоки бруду, а потім друкуватиме статейки в ліберальних газетах.
- Ви ж їх ніколи не читаєте, любий мій!
- Але нам весь час твердять про ці якобінські статейки; все це відволікає нас і заважав нам творити добро. Ні, я ніколи не прощу цього нашому кюре.

III. МАЙНО БІДНИХ

Доброчесний священик, до того ж не інтриган,-це провидіння для села.

Треба сказати, що вісімдесятирічний вер’єрський кюре, який завдяки живлющому повітрю цього гірського краю зберіг залізне здоров"я і непохитну вдачу,- мав право повсякчасно відвідувати в"язницю, лікарню ї навіть притулів для бідних. Отже, пан Аппер, якому в Парижі дали рекомендаційний лист до священика, мав розважливість приїхати в це містечко рівно о шостій годині ранку і негайно ж з"явитись у дім кюре.
Читаючи листа від маркіза де Ла-Моля, пера Франції ї найбагатшого землевласника цієї провінції, абат Шелан замислився.
- Я старий, і мене тут люблять,- стиха сказав він сам до себе,- вони не посміють! - I відразу ж, звернувшись до парижанина, сказав, підвівши очі, в яких, незважаючи на похилий вік, палав той священний вогонь, що свідчив про те, як приємно зробити благородний, хоч і трохи ризикований вчинок: - Ходімо зі мною, пане, але, будь ласка, в присутності тюремника і особливо наглядачів притулку для бідних не висловлюйте своєї думки про те, що ми побачимо.
Пан Аппер зрозумів, що мав справу з мужньою людиною; разом з поважним священиком він відвідав в"язниціо, лікарню, притулок, багато розпитував і, незважаючи на дивні відповіді, не дозволив собі ні слова огуди.
Цей огляд тривав кілька годин. Священик запросив пана Аппера пообідати з ним, але той послався на те, що йому треба написати кілька листів: він не хотів ще більше компрометувати свого великодушного супутника. О третій годині вони закінчили огляд притулку для бідних і ще раз повернулись у в"язницю. При вході їх зустрів тюремник, клишоногий велетень шести футів на зріст; його бридке обличчя стало зовсім огидним від страху.
- Ах, пане,- сказав він священикові, тільки-но побачив його,- цей добродій, що з вами, часом не пан Аппер?
- Ну то й що? - мовив священик.
- А те, що я вчора дістав найсуворіший наказ; пан префект прислав його з жандармом, який скакав цілу ніч,- ні в якому разі не пускати пана Аппера у в’язницю.
«- Я вам заявляю, пане Нуару,- відповів священик,- що цей приїжджий є пан Аппер. Чи ви визнаєте за мною право входити у в"язницю повсякчасно, вдень і вночі, в супроводі будь-кого?
- Так, пане кюре,- тихо сказав тюремник, схиливши голову, наче бульдог, якого змушують слухатись, показуючи палицю.- Проте, пане кюре, в мене є жінка й діти, і, якщо на мене буде подана скарга, мене звільнять, а годує мене тільки служба.
- Мені теж було б дуже неприємно втратити парафію,- відповів добрий священик схвильованим голосом.
- Хіба ж можна рівняти! - жваво підхопив тюремник.- У вас, пане кюре,- це всім відомо,- вісімсот ліврів ренти з вашої земельки...
Ось які події, перебільшені й перекручені на двадцять різних ладів, вже два дні розпалювали всі лихі пристрасті в містечку Вер’єр. Саме з цього приводу виникла зараз суперечка між паном де Реналем і його дружиною. Вранці він у супроводі пана Вально, директора притулку для бідних, ходив до кюре, щоб висловити йому своє крайнє незадоволення. У пана Шелана було ніяких покровителів; отже, він відчув, якими наслідками загрожує йому ця розмова.
- Ну що ж, панове! Я буду, мабуть, третім вісімдесятирічним священиком, якого усунуть з посади в цьому краї. Я тут уже п"ятдесят років; я хрестив майже всіх жителів міста, яке було лиш селищем, коли я сюди приїхав. Щодня я вінчаю молодих, так само, як колись вінчав їхніх дідів. Вер’єр - це моя сім"я; але й страх покинути його не змусить мене ані укласти угоду із сумлінням, ні керуватися у своїх вчинках чим-небудь, окрім нього. Коли я побачив новоприбулого, я подумав: «Цей чоловік, що приїхав з Парижа, може, й справді ліберал, бо їх тепер багато розвелось, але яке лихо може він заподіяти нашим біднякам і в"язням?»
Та докори пана де Реналя і особливо пана Вально, директора притулку для бідних, ставали дедалі різкішими.
- Ну що ж, панове! Заберіть у мене парафію,- вигукнув старий священик тремтячим голосом.- Я однаково житиму тут! Всім відомо, що сорок вісім років тому я успадкував шматок землі, яка дає вісімсот ліврів. На цей прибуток я й житиму. На своїй посаді я, панове, нічого не заощаджую і, може, тому мене не дуже лякає загроза її втратити.
Пан де Реналь жив у цілковитій згоді з своєю дружиною, але, не знаючи, що відповісти, коли та лагідно повторила: «Що може заподіяти ув"язненим цей пан з Парижа?» - він уже ладен був розгніватись, як раптом вона скрикнула. її другий син тільки що виліз на парапет і біг по ньому, хоч стіна височіла більше ніж на двадцять футів над виноградником, розташованим по той бік.
Боячись, щоб хлопчик не злякався і не впав, пані де Реналь не наважувалась покликати його. Нарешті хлопчик, радіючи з своєї вигадки, глянув на матір і, побачивши, як вода зблідла, зіскочив з парапету й підбіг до неї. На нього добре нагримали.
Ця незначна пригода змінила тему їхньої розмови.
- Я неодмінно хочу взяти до себе в дім Сореля, сина лісопильника,- сказав пан де Реналь,- він доглядатиме дітей, бо вони стають надто пустотливі. Він молодий священик чи готується ним бути, добре знає латинь і примусить дітей учитись; у нього, як казав кюре, твердий характер. Я дам йому триста франків на наших харчах. Я мав деякі сумніви щодо його моралі, бо він був улюбленцем отого старого лікаря, кавалера ордена Почесного легіону, що жив нахлібником у Сорелів ніби тому, що він їхній родич. Цілком можливо, що ця людина - таємний агент лібералів. Він казав, що наше гірське повітря допомагає йому від астми, та хто його знає! Він брав участь у всіх італійських кампаніях Бонапарте і навіть тоді, коли голосували за імперію, то він, кажуть, написав «ні». Цей ліберал учив латині молодого Сореля і залишив йому багато книжок, які привіз із собою. Звичайно, мені б ніколи й на думку не спало взяти до дітей цього сина тесляра; але наш кюре саме напередодні цієї пригоди, яка нас назавжди посварила, розповідав мені, що молодий Сорель уже три роки вивчає теологію і готується вступити до семінарії, отже - він не ліберал і, крім того,- латиніст. Це буде зручно з усіх поглядів,- провадив пан де Реналь, дивлячись на дружину з виглядом дипломата.- Вально дуже пишається парою нормандських коней, яких він недавно купив для своєї коляски. Але в його дітей немає гувернера.
- Він ще може в нас його перехопити.
- Значить, ти схвалюєш мій проект? - мовив пан де Реналь, усмішкою дякуючи своїй дружині за щойно висловлену слушну думку.- Отже, це справа вирішена.
- Ах, боже мій! Як ти швидко вирішуєш, любий друже!
- Бо я рішучий, так, і кюре в цьому переконається. Не криймося - навколо безліч лібералів. Я впевнений, що всі ці крамарі заздрять мені, і двоє або троє з них дедалі більше багатіють. Так ось, нехай подивляться, як діти пана де Реналя йдуть на прогулянку в супроводі свого гувернера. Це змусить їх поважати мене. Дідусь чисто нам розповідав, що в дитинстві у нього був гувернер. Він може обійтись мені в якусь сотню екю, але ця витрата необхідна для нашого престижу.
Це раптове рішення змусило пані де Реналь глибоко замислитись. Пані де Реналь, висока й ставна жінка, у свій час мала славу першої красуні на увесь край, як кажуть тут у горах. У її зовнішності та ході було щось юне й простодушне. Ця наївна грація, сповнена невинності і жвавості, мабуть, могла б зачарувати парижанина м"якою прихованою палкістю. Але якби пані де Реналь знала, що може справити таке враження, вона б згоріла від сорому. Ні кокетство, ні афектація ніколи не торкалися її серця. Казали, що пан Вально, багач, директор притулку, залицявся до неї, але не мав успіху. I тому її доброчесність набула гучної слави, бо пан Вально, рослий, міцно збитий, молодий ще чоловік, з рум"яним обличчям і густими чорними бакенами, належав саме до тих грубих, зухвалих-і крикливих молодиків, яких у провінції звуть «красень мужчина».
Сором"язлива пані де Реналь мала, очевидно, вразливу вдачу, і її дуже дратувала невгамовна метушливість і гучний голос пана Вально. Вона цуралася того, що зветься у Вер’єрі розвагами, і тому про неї говорили, що вона надто чваниться своїм походженням. У пані де Реналь цього й на думці не було, але вона зраділа, коли мешканці Вер"єра стали не так часто бувати в її домі. Треба сказати одверто, що місцеві дами мали її за дурненьку, бо вона не вміла крутити чоловіком і не користалася з найсприятливіших нагод, щоб умовити його купити їй гарненький капелюшок у Парижі або в Безансоні. Аби тільки їй не заважали самій блукати в своєму розкішному саду - більше вона ні про що не просила.
Ії душа була проста й наївна; вона ніколи не наважувалась судити чоловіка, не признавалася сама собі, що їй з ним нудно. Вона вважала, хоч і не замислювалась над цим, що між подружжям не буває ніжніших стосунків. Найбільше їй подобався пан де Реналь тоді, коли ділився з нею своїми планами щодо майбутнього їхніх синів; одного з них він готував для військової кар"єри, другого для магістратури, а третього для церкви. Зрештою, пан де Реналь здавався їй далеко менш нудним, ніж усі інші знайомі їй чоловіки.
Така думка дружини була не безпідставною. Вер"ерський мер завдячував своєю репутацією дотепної і гарно
вихованої людини півдесятка жартів, успадкованих ним від дядька. Старий капітан де Реналь служив до революції в піхотному полку герцога Орлеанського, і, коли бував у Парижі, його приймали в салонах принца. Там йому довелося бачити пані де Монтессон, славетну пані де Жанліс, пана Дюкре, винахідника Пале-Рояля. Ці особи дуже часто фігурували в анекдотах пана де Реналя. Та згодом йому ставало дедалі важче розповідати всі ті делікатні й нині призабуті подробиці, і нарешті він став повторювати анекдоти про Орлеанський дім тільки за особливо урочистих обставин. До того ж він був ще й дуже чемний - за винятком тих випадків, коли йшлося про грошові справи, а тому його не без підстав вважали за найбільшого аристократа у Вер’єрі.

IV. БАТЬКО I СИН
Чи ж винен я, що так воно є?
Мапгавеллі

«Жінка моя таки справді розумниця! - думав вер’єрський мер на другий день, спускаючись о шостій ранку до лісопилки дядька Сореля.- Хоч я перший почав цю розмову, щоб зберегти, як і годиться, свій престиж, але мені не спало на думку, що коли я не візьму цього абатика Сореля, який, кажуть, знає латинь, як бог, то директор притулку, ця невгамовна душа, може його перехопити.
А як зарозуміло він говорив би тоді про гувернера своїх дітей!.. Та чи носитиме цей гувернер сутану, коли прийде до мене на службу?»
Пан де Реналь поринув у сумніви; та раптом він побачив здаля високого, мабуть, футів шести на зріст, селянина, що з досвітку міряв колоди, поскидані вздовж берега Ду на дорозі до ринку. Селянинові, очевидно, було не дуже приємно бачити мера, бо ці колоди захаращували шлях і тут їм було не місце.
Дядько Сорель,- бо це був він,- дуже здивувався, а ще більше зрадів, почувши дивну пропозицію, з якою звернувся до нього пан де Реналь щодо його сина Жюльєна. Одначе він вислухав його з тим виразом похмурого незадоволення й цілковитої байдужості, яким так спритно прикривається хитрість жителів цих гір. Раби ще з часів панування Іспанії, вони й досі не втратили цієї риси єгипетського фелаха.
У відповідь дядько Сорель спочатку довго показував усі шанобливі вирази, які знав напам"ять. Повторюючи ці пусті слова з кривою посмішкою, яка ще підсилювала облудний і мало не шахраюватий вираз його обличчя, старий селянин намагався втямити, чого раптом така поважана людина хоче взяти до себе його ледачого сина. Він був дуже незадоволений Жюльєном, а проте пан де Реналь пропонував тому несподівану платню - триста франків на рік, з харчами і навіть з одягом. Остання умова, яку спритний дядько Сорель раптом здогадався висунути, також була прийнята паном де Реналем.
Ця вимога вразила мера. «Якщо моя пропозиція не захоплює Сореля і він не почуває себе облагодіяним, як цього слід було б чекати, то ясно,- говорив він сам собі,- що до нього вже зверталися з такою пропозицією. А хто ж іще міг це зробити, як не Вально?» Марно наполягав пан де Реналь на тому, щоб справу покінчити негайно: хитрий стариган уперто відмовлявся; йому треба, казав він, порадитись із сином - ніби й справді в провінції багатий батько буде радитись із сином, в якого нічого немає,- хіба що про людське око.
Водяна лісопилка являє собою сарай на березі річки. Дах лежить на кроквах, що спираються на чотири товстих дерев"яних бруси. На висоті восьмидесяті футів від землі, посеред сараю, ходить вгору і вниз пилка, а дуже нескладний пристрій штовхає до неї колоду. Вода крутить колесо, котре рухає цей подвійний механізм: і той, що піднімає та опускає пилку, і той, що помалу підсовує колоду до пилки, яка її розрізає на дошки.
Підходячи до лісопилки, дядько Сорель голосно гукнув Жюльєна; ніхто не озвався. Він побачив тільки своїх старших синів, справжніх велетнів, що, озброївшись важкими сокирами, обтесували ялинові стовбури, готуючи їх до розпилювання. Намагаючись точно влучити в чорну зазначку на дереві, вони кожним ударом сокири відрубували величезні тріски. Вони не чули, як гукав батько. Він попростував до сараю, але, увійшовши туди, не знайшов Жюльєна біля пилки, де той мусив бути. Нарешті він помітив сина за п"ять чи шість футів вище: Жюльєн сидів верхи на бантині. Замість.того, щоб уважно стежити за ходом пилки, він читав книжку. Ніщо не могло завдати старому Сорелю більшої прикрості; він ще так-сяк міг би дарувати Жюльєнові його делікатну поставу, непридатну для фізичної праці й таку несхожу на поставу його старіших синів; але ця пристрасть до читання була йому осоружна: сам він не вмів читати.
Він гукнув Жюльєна кілька разів, але марно. Юнак так заглибився в книгу, що це, навіть більше, ніж туркіт пилки, заважало йому почути гучний батьків голос. Нарешті, незважаючи на свої літа, старий спритно скочив на розпилювачу колоду, а звідти на сволок. Сильним ударом він вибив з Жюльєнових рук книжку, і вона полетіла в потік; від другого могутнього удару по потилиці Жюльєн утратив рівновагу. Він мало не впав з висоти дванадцяти чи п"ятнадцяти футів на важелі працюючої машини, які його розчавили б, але батько на льоту підхопив його лівою рукою.
- Ах ти ж, ледащо! Доки ти читатимеш свої проклятущі книжки, коли треба наглядати за пилкою? Читай їх скільки влізе увечері, коли ти марнуєш час у киреї. Жюльєн, геть закривавлений і приголомшений ударом, усе-таки пішов на своє місце біля пилки. Сльози забриніли в нього на очах - не так від болю, як від жалю, що позбувся улюбленої книжки.
- Злазь, тварюко, мені треба з тобою побалакати! Але шум машини не дав Жюльєнові почути і цього
наказу. Батько, що стояв уже внизу і не хотів турбувати себе й видиратись вгору, схопив довгу жердину, якою збивали горіхи, і вдарив нею сина по плечу. Тільки-но Жюльєн скочив на землю, як старий Сорель пхнув його в спину й погнав додому, грубо підштовхуючи. «Один бог знає, що він зі мною тепер зробить!» - думав юнак. Дорогою він сумно глянув на потік, куди впала його книжка: це був його улюблений «Меморіал Святої Єлени». Щоки його палали, і він ішов не підводячи очей. Це був тендітний, невисокий на зріст юнак вісімнадцяти чи дев"ятнадцяти років, з неправильними, але тонкими рисами обличчя і орлиним носом. Великі чорні очі, які в хвилини спокою виблискували думкою й вогнем, тепер палали найлютішою зненавистю. Темно-каштанове волосся росло так низько, що майже закривало лоб, і в хвилини гніву це надавало йому злого виразу. Серед безмежно різноманітних людських облич не знайдеться, мабуть, другого, позначеного такою разючою своєрідністю. Його гнучка й струнка постать свідчила скоріше про легкість, ніж про силу. Ще змалку його надзвичайно бліде й задумливе обличчя викликало в батька передчуття, що син його недовго протягне на цьому світі, а якщо й виживе, то буде тягарем для сім"ї. Усі домашні зневажали його, і він ненавидів своїх братів і батька. У святкових іграх на міській площі він завжди був битий.
За останній рік його гарне обличчя стало приваблювати деяких дівчат. Зневажений всіма, як кволе створіння, Жюльєн всім серцем полюбив старого полкового лікаря, що якось наважився висловити свою думку панові меру з приводу платанів.
Цей лікар інколи відкупляв у старого Сореля його сина на цілий день і давав йому уроки латині та історії, себто того, що він сам знав з історії,- це була італійська кампанія 1796 року. Вмираючи, він відказав йому свій орден Почесного легіону, невитрачені залишки своєї пенсії і три чотири десятки книг; найдорогоцінніша з них тільки що шубовснула у міський потік, відведений набік завдяки зв"язкам пана мера.
Як тільки вони ввійшли в дім, Жюльєн відчув на своєму плечі важку батькову руку, він затремтів, чекаючи, що його зараз битимуть.
- Кажи мені, та не бреши,- кричав йому у вухо старий своїм грубим голосом, повертаючи його рукою з такою легкістю, як дитина крутить олов"яного солдатика. Великі, чорні, зрошені слізьми очі Жюльєна зустрілися з сіренькими злими очицями старого тесляра, які немов хотіли заглянути йому в саму душу.

V. ПЕРЕГОВОРИ
Загаянням врятував справу.
Еней

Кажи мені, та не бреши, якщо можеш, сучий грамотію, звідки ти знаєш пані де Реналь, коли ти з нею розмовляв?
- Я ніколи з нею не розмовляв,- відповів Жюльєн,- ніколи й не бачив цієї дами, хіба що в церкві.
- Ти, мабуть, задивлявся на неї, підлий нахабо!
- Ніколи! Ви знаєте, що в церкві я не бачу нікого, крім бога,- додав Жюльєн, прикидаючись святенником, бо гадав, що це врятує його від стусанів.
- Ні, тут діло нечисте,- мовив хитрий селюк і на хвильку замовк,- та від тебе, клятий облуднику, нічого не доб"єшся. Ну що ж, я здихаюся тебе, а лісопилка працюватиме ще й краще. Ти якось втерся у довір"я до пана кюре чи ще там когось, і тобі виклопотали тепле місце. Йди складай речі, я поведу тебе до пана де Реналя, ти в нього будеш вихователем дітей.
- А що я за це матиму?
- Харчі, одяг і триста франків платні.
- Я не хочу бути лакеєм.
- Тварюко, та хто тобі каже, щоб ти був лакеєм? Хіба я хочу, щоб мій син був лакеєм?
- А з ким я їстиму?
Це питання спантеличило старого Сореля, він відчув, що, продовжуючи розмову, може припуститися дурниць. Він розпалився, вилаяв Жюльєна, обвинуватив його в жадібності і нарешті вийшов порадитися з старшими синами.
Незабаром Жюльєн побачив, як вони стояли всі разом, спершись на сокири, і радилися. Він довго їх спостерігав і, переконавшись, що все оДно не зможе вгадати, про що вони говорять, пішов і сів по той бік пилки, щоб його не захопили зненацька. Він хотів на дозвіллі обміркувати цю несподівану новину, що змінювала всю його долю, але почував себе нездатним ні на яку розсудливість; усю його уяву полонило те, що він сподівався побачити у прекрасному будинку пана де Реналя.
«Ні, краще відмовитися від усього,- казав він сам собі,- аніж погодитися їсти з прислугою. Батько мене силуватиме, але краще вмерти. В мене є п"ятнадцять франків і вісім су заощаджень, втечу цієї ж ночі. Через два дні, ідучи навпростець через гори стежками, де немає жодного жандарма, я буду в Безансоні. Там я запишуся в солдати, а коли треба, то перейду в Швейцарію. Але тоді прощай, кар"єра, годі думати про сан священика, що відкриває шлях до всього».
Жах перед тим, що доведеться їсти з прислугою, не був природним для Жюльєна. Щоб вийти в люди, він міг би витримати і далеко тяжчі злигодні. Цей жах він запозичив із «Сповіді» Руссо. Це була єдина книжка, з допомогою якої уява його малювала йому світське життя. Збірка реляцій великої армії і «Меморіал Святої Єлени» - ось все, з чого складався його Коран. Він готовий був віддати життя за ці три книги. Ніяким іншим книжкам він не вірив. Як казав йому старий полковий лікар, усі інші книжки на світі - цілковита брехня, і написані вони пройдисвітами, що хотіли вислужитись.
Крім полум"яної душі, Жюльєн мав надзвичайну пам"ять, яка, правда, нерідко буває і в дурнів. Щоб полонити серце старого абата Шелана, від кого, як він добре знав, залежало все його майбутнє, він вивчив назубок увесь Новий завіт по-латині. Так само вивчив книгу «Про папу» Жозефа де Месера, але не вірив ні тій, ні другій.

«Красное и черное» краткое содержание по главам вы можете прочитать для возобновления в памяти всех важных деталей романа.

Стендаль «Красное и черное» краткое содержание по главам

«Красное и черное» краткое сокращение по главам вы сможете прочитать минут за 30-40.

Хроника XIX века

«Красное и черное» краткое содержание 1 часть

Городок Верьер, пожалуй, одно из самых живописных во всем Франш-Конте. Белые домики с островерхими крышами из красной черепицы раскинулись по склону холма, где мощные каштаны поднимаются из каждой лощинку. В окрестности много лесопилок, которые способствуют росту благосостояния большинства жителей, скорее похожих на крестьян, чем на городских жителей. Есть в городе и замечательная цвяхарна фабрика, принадлежащая мэру.

Мэр города Верььера, господин де Реналь, кавалер нескольких орденов, выглядел весьма степенно: волосы с сединой, орлиный нос, одетый во все черное. Одновременно в выражении его лица было много самодовольства, чувствовалась какая ограниченность. Казалось, что все таланты этого человека сводились к тому, чтобы заставить любого, кто ему был виноват, платить вовремя, с уплатой же собственных долгов тянуть как можно дольше. Мэру принадлежал построенный на доходы от цвяхарни большой и красивый дом с прекрасным садом, окруженным чугунной решеткой,

На склоне холма, на высоте сотни футов над рекой Ду раскинулся прекрасный городской бульвар, откуда открывался вид на один из живописных уголков Франции, Местные жители весьма ценили красоту своего края: она привлекала иностранцев, чьи деньги обогащали владельцев отелей и приносили прибыль всему городу.

Верьерський кюре господин Шелан, сохранивший в свои восемьдесят лет железное здоровье и железный характер, проживал здесь уже пятьдесят шесть лет. Он крестил почти всех жителей этого города, каждый день венчал молодых людей, как когда-то венчал их дедов.

Сейчас же он переживал не лучшие свои дни. Дело в том, что, несмотря на несогласие городского мэра и директора дома призрения, местного богача господина Вально, кюре способствовал посещению тюрьмы, больницы и дома призрения приезжим из Парижа господином Аппер, чьи либеральные взгляды весьма беспокоили богатых владельцев домов города. Прежде всего они беспокоили господина де Реналь, который был убежден, что со всех сторон его окружают либералы и завистники. Чтобы противопоставить себя этим мануфактурщика, которые проникли в толстосумы, он решил взять своим детям гувернера, хотя особой необходимости в этом и не видел. Мэр остановил свой выбор на младшему сыну лесопильщика Сореля. Это был молодой богослов, почти священник, который прекрасно знал латынь, к тому же его рекомендовал сам кюре. Хотя некоторые сомнения относительно его порядочности у господина де Реналь все же оставались, потому что молодой Жульен Сорель был любимцем старого врача, кавалера ордена Почетного легиона, тоже, скорее всего, тайного агента либералов, поскольку был участником наполеоновских походов.

О своем решении мэр сообщил жену. Госпожа де Реналь, высокая, статная женщина, считалась первой красавицей. В ее виде, в манере держаться было что-то простодушное и юное. Ее наивная грация, какая-то скрытая страстность могли бы, пожалуй, пленить сердце парижанина. Но если бы госпожа де Реналь узнала, что способна произвести впечатление, то сгорела бы от стыда. Громкую славу ее добродетели принесли бесплодные ухаживания господина де Вально. А поскольку она избегала в Верьере любых развлечений, то о ней стали говорить, что она слишком кичится своим происхождением. Госпожа де Реналь же хотелось только одного — чтобы никто не мешал ей бродить ее великолепным садом. Это была простая душа: она никогда не осуждала своего мужа и не могла признаться самой себе, что ей с ним скучно, ведь не представляла, что между супругами могут быть другие, более нежные отношения.

Отец Сорель чрезвычайно удивился, а еще больше обрадовался предложению господина де Реналь относительно Жульена. Он никак не мог понять, ради чего такая почтенная человеку могло прийти в голову взять к себе его дармоеда-сына и еще предложить триста франков в год со столом и одеждой.

Подойдя к своей мастерской, отец Сорель не нашел Жюльена у пилы, где ему надлежало быть. Сын сидел верхом на стропилах и читал книгу. Ничего более ненавистного для старика Сореля не было. Он еще мог простить Жульен его невзрачный строение, которое было малопригодной для физической работы, но эта страсть к чтению выводила его из себя: сам он читать не умел. Мощный удар вышиб книгу из рук Жюльена, а второй удар обрушился ему на голову. Весь в крови, Жюльен соскочил на землю, его щеки пылали. Это был невысокий юноша лет восемнадцати, довольно хрупкий, с неправильными, но тонкими чертами лица и каштановыми волосами. Большие черные глаза, которые в минуту спокойствия сверкали умом и огнем, сейчас горели самой лютой ненавистью. Стройный и гибкий стан юноши свидетельствовал скорее о ловкость, чем о силе. С самых ранних лет его задумчивый виде чрезмерная бледность наводили отца на мысль, что его сыпь не жилец на белом свете, а если и выживет, то станет для семьи обузой. Все домашние презирали его, и он ненавидел своих братьев и отца.

Жульен нигде не учился. Отставной врач, к которому он привязался всем сердцем, научил его латыни и истории. Умирая, старый завещал мальчику свой крест Почетного легиона, остатки маленькой пенсии и тридцать — сорок томов книг.

следующий день старик Сорель отправился в дом мэра. Увидев, что господину мэру прямо-таки хочется взять его сына, хитрый старый добился того, чтобы содержание Жульена был повышен до четырехсот франков в год.

Между тем Жульен, узнав, что его ожидает должность воспитателя, еще ночью ушел из дому, решив спрятать в надежное место свои книги и крест Почетного легиона. Он отнес все это к своему приятелю Фуке, молодому лесоторговца, обитавший высоко в горах.

Следует сказать, что решение стать священником он принял не так давно. С самого детства Жульен бредил военной службой. Потом, уже подростком, он с замиранием сердца слушал рассказы старого полкового врача о сражениях, в которых тот участвовал. Но когда Жюльен исполнилось четырнадцать лет, он увидел, какую роль в окружающем его мире играет церковь.

Он прекратил говорить о Наполеоне и заявил, что собирается стать священником. Его постоянно видели с Библией в руках, он заучивал ее наизусть. Перед добрым старым кюре, что наставлял его в богословии, Жульен не позволял себе высказывать других чувств, кроме благочестия. Кто бы мог подумать, что в этом юноше с нежным девичьим лицом таилась непоколебимая решимость претерпеть все, чтобы пробить себе дорогу, а это прежде всего означало вырваться из Верьера; родину свою Жульен ненавидел.

Он повторял себе, что Бонапарт, неизвестный и бедный поручик, стал властелином мира с помощью своей шпаги. Во времена Наполеона военная доблесть была необходимой, но теперь все изменилось. Теперь священник в сорок лет получает плату втрое большую, чем самые известные наполеоновские генералы.

Но однажды он все же выдал себя внезапной вспышкой того огня, томил его душу. Однажды на обеде, в кругу священников, где его представили как настоящее чудо премудрости, Жульен вдруг начал горячо превозносить Наполеона. Чтобы наказать себя за неосмотрительность, он привязал к груди правую руку, притворившись, будто вывихнул ее, и ходил так целых два месяца. После этой, им же самим выдуманной, кары он простил себя.

Госпожа де Реналь не нравилась идея мужа. Она представляла себе грубого неряху, который будет орать на ее любимых мальчиков, а может, даже сечь. Но она была приятно удивлена, увидев крестьянского перепуганного парня, совсем еще мальчика, с бледным лицом. Жульен же, увидев, что красивая и нарядная дама называет его «господин», ласково разговаривает с ним и просит не рубить ее детей, если они не будут знать уроков, просто растаял.

Когда весь ее страх за детей окончательно рассеялся, госпожа де Реналь с удивлением заметила, что Жюльен необыкновенно красивый. ее старшему сыну было одиннадцать, и они с Жюльеном могли стать товарищами. Юноша признался, что впервые входит в чужой дом и поэтому нуждается в ее покровительства. «Госпожа, я никогда не буду бить ваших детей, клянусь вам перед Богом», — произнес он и осмелился поцеловать ей руку. Ее очень удивил этот жест, и только потом, подумав, она возмутилась.

Мэр издал Жульен тридцать шесть франков за первый месяц, взяв с него слово, что из этих денег старый Сорель не получит ни одного су и что отныне юноша не будет видеться с родными, чьи манеры не подходят для детей де Реналь.

Жульен пошили новый черную одежду и предстал перед детьми, словно воплощенная уважительность. Тон, которым он обратился к детям, поразил госпожи де Реналь. Жульен сказал им, что будет учить их латыни, и продемонстрировал свою удивительную способность читать наизусть целые страницы из Священного Писания, причем с такой легкостью, словно он говорил на родном языке.

Вскоре титул «господин» закрепился за Жюльеном — отныне даже слуги не смели отрицать его право на это. Не прошло и месяца после появления в доме нового воспитателя, как уже сам господин де Реналь стал относиться к нему с уважением. Старый кюре, который знал о захвате юноши Наполеоном, не поддерживал никаких отношений с господином к Реналь, поэтому уже никто не мог выдать им давнюю страсть Жюльена к Бонапарту; сам же он говорил о нем не иначе как с отвратительностью.

Дети обожали Жульена, он же не испытывал к ним никакой любви. Холодный, справедливый, бесстрастный, но тем не менее любимый, потому что его появление рассеяла скуку в доме, он был хорошим воспитателем. Сам же он испытывал лишь ненависть и отвращение к этому высшему свету, куда его допустили к самому краешку стола.

Свою госпожа юный гувернер считал красавицей и вместе с тем ненавидел за ее красоту, видя в этом препятствие на своем пути к процветанию. Госпожа де Реналь принадлежала к числу тех провинциалок, которые поначалу могут казаться глупенький. Она не имела никакого жизненного опыта, не пыталась блеснуть в разговоре. Наделена тонкой и гордой душой, в своем бессознательном стремлении к счастью она часто просто не замечала того, что делали эти грубые люди, которыми окружила ее судьба. Она не проявляла никакого интереса к тому, что говорил или делал ЕЕ человек. Единственным, на что, по сути, она обращала внимание, были ее дети.

Госпожа де Реналь, богатая наследница богобоязненной тетки, воспитанная в иезуитском монастыре и отдана замуж шестнадцати лет за немолодого дворянина, за всю свою жизнь никогда не чувствовала и не видела ничего, что хоть немного было похоже на любовь. А то, о чем она узнала из нескольких романов, случайно попавших ей в руки, казалось ей чем-то совершенно исключительным. Благодаря этому неведению госпожи де Реналь, целиком увлечена Жюльеном, пребывала в полном блаженстве, и ей даже не приходило в голову упрекать себя за то.

Случилось так, что горничная госпожи де Реналь, Элиза, влюбилась в Жульена. На исповеди она призналась в этом аббату Шелан и сказала, что получила наследство и теперь хотела бы жениться на Жюльеном. Кюре искренне порадовался за Элизу, но, к его удивлению, Жюльен решительно отказался от этого предложения, объяснив, что решил стать священником.

Летом семья де Реналь переехала в свое имение в Вержи, и теперь Жульен целые дни проводил с госпожой де Реналь, которая уже начинала понимать, что любит его. Но любил ее Жульен? Все, что он делал для сближения с этой женщиной, которая, безусловно, ему нравилась, он делал вовсе не из настоящей любви, которого, увы, не чувствовал, а через фальшивое представление о том, что именно так он может выиграть героическую битву с тем классом, который он так ненавидел.

Чтобы утвердиться в своей победе над врагом, в то время, когда господин де Реналь ругал и проклинал «этих жуликов и якобинцев, что набивали себе кошельки», Жульен осыпал страстными поцелуями руку его жены. Бедная госпожа де Реналь спрашивала себя: «Неужели я люблю? Ведь никогда в жизни я не испытывала к мужу ничего похожего на эту ужасную мару! Ни притворства еще не запятнало чистоты этой невинной души, которая была введена в заблуждение страстью, которой никогда не испытывала.

За несколько дней Жульен, сознательно осуществляя свой план, сделал ей предложение. «Я еще потому имею преуспеть в этой женщины, — продолжало нашептывать ему его мелкое тщеславие, — что, когда потом кому-нибудь придет в голову упрекнуть меня жалким званием гувернера, я смогу намекнуть, что меня на это толкнуло любви».

Жульен добился своего, они стали любовниками. Ночью, перед первым свиданием, когда он сказал госпожа де Реналь, что придет к ней, Жульен не помнил себя от страха. Но, увидев госпожу де Реналь, такую прекрасную, он забыл все свои тщеславные расчеты. Сначала он опасался, что к нему относятся как к любовнику-слуге, но потом его опасения рассеялись, и он сам со всем пылом юности влюбился до беспамятства.

Госпожа де Реналь страдала оттого, что на десять лет старше Жульена, не встретила его раньше, когда была моложе. Жюльена, конечно, подобные мысли в голову не приходили. Любовь его значительной степени все еще было скорее тщеславием: Жульен радовался, что он, бедный, ничтожное, жалкое существо, обладает такой красавицей. Высокое положение его возлюбленной невольно повышало его в собственных глазах. Госпожа де Реналь, в свою очередь, находила духовное наслаждение в том, что имела возможность наставлять в любых мелочах этого даровитого юношу, который, как все считали, далеко пойдет. Однако угрызения совести и страх перед разоблачением ежечасно терзали душу бедной женщины.

Внезапно заболел младший сын госпожи де Реналь, и ей стало казаться, что это Божья кара за грех. «Ад, — говорила она, — ад — ведь это было бы милостью для меня: значит, мне было бы подарено еще несколько дней на земле, с ним … Но ад в этой жизни, смерть моих детей … И однако, возможно, этой ценой мой грех был бы искуплен … О Боже великий, не дай мне прощение такой ужасной ценой! Эти несчастные дети, разве они виноваты перед тобой! Я, одна я виновата! Я согрешила, я люблю человека, который не муж мне ». К счастью, мальчик выздоровел.

Их роман не мог долго оставаться тайной для прислуги, однако сам господин де Реналь ничего не знал. Горничная Элиза, встретив господина Вально, поделилась с ним новостью: в ее хозяйки роман с молодым гувернером. В тот же вечер господин де Реналь получил анонимное письмо, где сообщалось о измене жены. Любовники догадывались, кто является автором письма, и выработали свой план. Вырезав из книги буквы, они составили своего анонимного письма, использовав бумагу, подаренный господином Вально: «Дамы. Все ваши приключения является известны, а лица, заинтересованные в том, чтобы положить им конец, предупреждены. Руководствуясь добрыми чувствами к вам, у меня еще не совсем исчезли, предлагаю вам раз и навсегда порвать с этим мальчишкой. Если вы настолько благоразумны, что воспользуетесь этим советом, ваш муж будет считать, что сообщение, которое он получил, ложное, и его так и оставят в этом заблуждении. Знайте, тайна ваша в моих руках: трепещите, несчастная! Настало время, когда вы должны склониться перед моей волей ».

Госпожа де Реналь сама передала мужу письма, полученного словно от какого подозрительного субъекта, и потребовала немедленно освободить Жульена. Сцена была разыграна блестяще — господин де Реналь ей поверил. Он быстро понял, что, отказав Жульен, повлечет тем самым скандалы и сплетни в городе, и все решат, что гувернер действительности является любовником его жены. Госпожа де Реналь помогала мужу утвердиться в мысли, что все окружающие попросту завидуют им.

Интерес к Жульена, слегка подогретая разговорами о его романе с госпожой де Реналь, усиливалась. Юного богослова приглашали дома богатых горожан, а пап Вально предложил ему перейти гувернером к его детям, увеличив содержание в восемьсот франков. Весь город живо обсуждало новую любовную историю. Ради собственной безопасности и во избежание дальнейших подозрений, Жульен и госпожа де Реналь решили расстаться.

Между тем пап де Реналь угрожал публично разоблачить происки «этого негодяя Вально» и даже вызвать его на дуэль. Госпожа де Реналь понимала, к чему это может привести, и за каких 2:00 сумела убедить мужа, что ему следует держаться сейчас можно приязнише с Вально. Наконец пап де Реналь уже собственным умом дошел до чрезвычайно тяжелой для него мысли в отношении денег: для них слишком невыгодным, чтобы сейчас, в самый разгар городских сплетен, Жульен остался в городе и пошел на службу к господину Вально. Для победы де Реналь над его противником необходимо, чтобы Жульен уехал из Верьера и поступил в семинарию в Безансоне, как советовал наставник юноши, аббат Шелан. Но в Безансоне надо было на что-то жить, и госпожа де Реналь умоляла Жульена принять деньги от мужа. Юноша утешал свою спесь надеждой на то, что возьмет эту сумму только в долг и оплатит его с процентами в течение пяти лет. Однако в последний момент он наотрез отказался от денег, к великой радости господина де Реналь.

Накануне отъезда Жульен удалось попрощаться с госпожой де Реналь: он тайком прокрался в ее комнату. Но свидание их было горьким: обоим казалось, что они расстаются навсегда.

Приехав в Безансона, он подошел к воротам семинарии, увидел железный золоченый крест и подумал: «Вот оно, это ад на земле, из которого мне уже не выйти! Ноги подкашивались.

Ректор семинарии господин Пирар получил от верьерського кюре Шелан письмо, в котором тот восхвалял понятливость, память и замечательные способности Жульена и просил для него стипендии, если тот составит необходимые экзамены. Аббат Пирар 3:00 экзаменовал юноши и настолько был поражен его знаниями в латыни и теологии, принявший в семинарию хотя и на небольшую стипендию, а также проявил большую милость, поселив в отдельной келье.

Новом семинаристу надо было выбрать себе духовника, и он остановился на аббат Пирар, но вскоре узнал, что у ректора много врагов среди иезуитов, и подумал, что поступил опрометчиво, не подозревая, что будет значить для него позже этот выбор.

Все первые шаги Жульена, перекопано, что он действует осторожно, оказались, как и выбор духовника, слишком Провидение. Введенный в заблуждение той самонадеянностью, присущая людям с воображением, он воспринимал своих намерениях за факты, которые сбылись, и считал себя непревзойденным лицемером. «Увы! Это единственное мое оружие! — Рассуждал он.- Если бы сейчас были другие времена, я бы зарабатывал свой хлеб делами, которые говорили бы сами за себя перед лицом неприятеля ».

Примерно десять семинаристов были окружены ореолом святости: они видели видения. Бедные юноши почти не выходили из лазарета. Еще в сотни семинаристов крепкая вера сочеталась с неутомимым прилежанием. Они работали так, что едва таскали ноги, но толку было мало. Остальные были просто темными невеждами, что вряд ли были способны объяснить, что означают латинские слова, которые они визуджувалы с утра до ночи. Этим простым крестьянским ребятам казалось, что зарабатывать на хлеб, изучив несколько слов на латыни, гораздо легче, чем копаться в земле. С первых же дней Жульен решил, что быстро добьется успеха. «В любой работе нужны люди с головой, — размышлял он.- У Наполеона я стал бы сержантом, посреди этих будущих попов я буду старшим викарием».

Жульен не знал одного: быть первым считалось в семинарии грехом гордыни. Со времен Вольтера французская церковь поняла, что ее настоящие враги — это книги. Большие успехи в науках, и даже в священных науках, казались ей подозрительными, и не безосновательно, потому что никто не сможет мешать образованному человеку перейти на сторону врага! Жульен много работал и быстро овладел знания, весьма полезные для служителя церкви, хотя, по его мнению, они были полностью ложными и не вызывали у него никакого интереса. Он думал, что о нем все забыли, не подозревая, что господин Пирар получил и сжег много писем от госпожи де Реналь.

В ущерб себе, после многих месяцев обучения Жульен все еще сохранял вид человека мыслящего, что давало семинаристам основания дружно его ненавидеть. Все счастье его сотоварищей заключалось преимущественно в тривному обеда, все они чувствовали благоговение перед людьми в одежде из тонкого сукна, а образование заключалась в безграничной и безусловной уважении к деньгам. Сначала Жульен чуть не задыхался от чувства презрения к ним. Но в конце концов в нем шевельнулась жалость к этим людям, убежденных, что духовный сап предоставит им возможность долго и постоянно наслаждаться этим великим счастьем — сытно обедать и тепло одеваться. Его красноречие, его белые руки, его чрезмерная чистоплотность — все вызывало ненависть к нему.

Аббат Пирар назначил его репетитором из Нового и Ветхого завета. Жульен был вне себя от радости: это было его первое повышение. Он мог обедать сам, и у него был ключ от сада, где он прогуливался, когда там никого не было.

На своему большому удивлению, Жюльен понял, что его стали меньше ненавидеть. Его нежелание прибегать к разговорам, его затвор теперь расценивались как чувство собственного достоинства. Его приятель Фуке от имени родных Жюльена прислал в семинарию оленя и кабана. Этот дар, который значил, что семья Жульена принадлежит к той слои общества, к которому следует относиться с уважением, нанес смертельный удар завистникам. Жульен получил право на превосходство, освященную зажиточностью.

В это время проходил рекрутский набор, но Жюльен, как семинарист, не подлежал призыву. Он был глубоко потрясен этим: «Вот и пришла для меня миг, который двадцать лет назад позволила бы мне вступить на путь героев!

В первый день испытаний господа экзаменаторы были весьма разгневаны тем, что им приходилось постоянно ставить на первое место в своем списке Жульена Сореля — любимца аббата Пирара. Но на последнем экзамене один ловкий экзаменатор спровоцировал Жульена читать Горация, тут же обвинил его в этом которую вполне нечестивому занятии, и извечный враг аббата Пирара аббат Фрилер поставил напротив имени Жульена номер 198.

Вот уже целых десять лет Фрилер всеми силами старался убрать своего противника от должности ректора семинарии. Аббат Пирар не занимался интригами и ревностно исполнял свои обязанности. Но Господь наделил его желчным темпераментом, а такие натуры глубоко чувствуют обиду. Он уже сто раз подал бы в отставку, если бы не был убежден, что действительно приносит пользу на своем посту.

За несколько недель Жюльен получил письмо от некоего Поля Сореля, который назвал себя его родственником, с чеком на пятьсот франков. В письме говорилось, что если Жульен намерен и в дальнейшем с такой же тщательностью изучать славных авторов-латинян, он будет ежегодно получать такую же сумму.

Тайным благодетелем Жульена был маркиз де Ла-Моль, которому уже много лет приходилось вести тяжбу с аббатом Фрилер в одном имении. В этом иске ему помогал аббат Пирар, взявшегося за дело со всей страстностью своей натуры. Господин де Фрилер был чрезвычайно обижен подобным нахальством. Постоянно переписываясь с аббатом Пирар по одному делу, маркиз не мог не оценить аббата, и мало-помалу их переписка приобрело дружеского характера. Теперь аббат Пирар рассказал своему заместителю историю с Жюльеном и то, как его, аббата, хотят заставить уйти в отставку.

Маркиз не был скупым, но до сих пор ему никогда не удавалось заставить аббата принять от него хоть какую сумму. Тогда ему пришло в голову отослать пятьсот франков любимому ученику аббата. Вскоре Пирар получил от маркиза де Ла-Моля письма: тот приглашал его в столицу и обещал один из лучших приходов неподалеку от Парижа. Письмо заставил аббата конце концов принять решение. В послании к епископу он подробно изложил причины, заставившие его покинуть епархию, и доверил отнести письмо Жульен. Его преосвященство принял молодого аббата весьма любезно и даже подарил ему восемь томов Тацита. Сам этот факт, по огромному удивлению Жюльена, вызвал необычную реакцию окружающих: перед ним стали предотвращать.

Вскоре из Парижа пришло сообщение, что аббата Пирара назначен в чудесную приход за четыре лье от столицы. Маркиз де Ла-Моль принял аббата Пирара в своем парижском особняке и упомянул в беседе, что ищет сообразительного юношу, который бы занялся его перепиской. Аббат предложил ему взять Жульена Сореля, похвалив его энергию, ум и высокую душу. Итак, мечта Жульена попасть в Париж становилась реальностью.

Прежде чем отправиться в столицу, Жульен решил тайно увидеться с госпожой де Реналь. Они не виделись уже четырнадцать месяцев. Это было свидание, полное упоминаний о прошлых счастливых днях любви и рассказов о тяжелом семинарское жизни.

Несмотря на то, что госпожа де Реналь целый год провела в благочестии и страхе перед наказанием Божиим за грех, она не смогла устоять перед любовью Жульена. Он провел в ее комнате не только ночь, а день и пошел только следующей ночью.

«Красное и черное» краткое содержание 2 часть

Маркиз де Ла-Моль, маленький худой человек, с острым взглядом, приняв нового секретаря, велел ему заказать повой гардероб, включая две дюжины рубашек, предложил брать уроки танцев и выдал жалованье за первую четверть года. Побывав во всех мастеров, Жульен заметил, что все они относились к нему весьма уважительно, а сапожник, записывая его имя в книгу, вывел: «Господин Жюльен де Сорель». «Вы, наверное, еще превратитесь в фата», — сурово отметил аббат Пирар.

Вечером в гостиной маркиза собралось изысканное общество. Были здесь также молодой граф Норбер де Ла-Моль и его сестра Матильда, молодая, стройная блондинка с очень красивыми глазами. Жульен невольно сравнил ее с госпожой де Реналь, и девушка ему не понравилась. Однако граф Норбер показался ему очаровательным во всех отношениях.

Жульен приступил к выполнению своих обязанностей — вел переписку маркиза, учился ездить верхом, посещал лекции по богословию. Несмотря на внешнюю любезность и доброжелательность окружающих, он чувствовал себя в этой семье Вполне одиноким.

Аббат Пирар уехал в свой приход. «Если Жульен есть только камышом шатким, то пусть гибнет, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам», — рассудил он.

Новый секретарь маркиза — этот бледный юноша в черном костюме — производил странное впечатление, и госпожа де Ла-Моль предложила даже своему мужу отсылать его куда-нибудь, когда у них будут собираться особенно важные лица. «Я хочу доказать опыт к завершению, — ответил маркиз.- Аббат Пирар считает, что мы поступаем неправильно, угнетая самолюбие людей, которых мы приближает к себе. Опираться можно только на то, что наносит сопротивления ». Хозяева дома, как заметил Жюльен, слишком привыкли унижать людей просто ради развлечения, поэтому им не приходилось рассчитывать на истинных друзей.

В разговорах, которые велись в гостиной маркиза, не разрешалось никаких шуток относительно Господа Бога, в отношении духовенства, людей определенного состояния, артистов, которым покровительствует двор, — то есть относительно чего-то такого, что считалось раз и навсегда установленным; никоим образом не поощрялось одобрительно говорить о Беранже, Вольтера и Руссо — словом, о том, что хотя бы немного отдавало свободомыслием. Самое же главное — запрещалось говорить о политике, о что можно было разговаривать совершенно свободно. Несмотря на хороший тон, в отличие вежливость, на желание быть приятным, на всех лицах читалась тоска. В этой атмосфере великолепия и скуки Жульена привлекал только господин де Ла-Моль, имевший большое влияние при дворе.

Однажды юноша даже спросил у аббата Пирара, обязательно для него обедать каждый день за столом маркиза. «Это редкая честь!» — Воскликнул с возмущением аббат, скромный буржуа по происхождению, чрезвычайно ценил обед за одним столом с вельможей. Жульен же признался ему, что это самый тяжелый из его обязанностей, он даже боится уснуть от скуки. Легкий шум заставил их обернуться. Жульеы увидел мадемуазель де Ла-Моль, которая стояла и слушала их разговор. Разговор происходил в библиотеке, и Матильда пришла сюда за книгой. «Этот не родился, чтобы ползать на коленях», — подумала она с уважением о секретаре отца.

Прошло несколько месяцев. За это время новый секретарь настолько освоился, что маркиз поручил ему самые сложные дела: следить за управлением его землями в Бретани и Нормандии, а также вести переписку относительно пресловутого иска с аббатом де Фрилер. Маркиз считал Жюльена вполне годная для себя человеком, потому Сорель работал упорно, был молчаливым и толковым.

Однажды в кафе, куда Жульена загнала ливень, юноша столкнулся с каким высоким ростом новолунием в толстом суконном сюртуке, мрачно и пристально разглядывал его. Жульен потребовал объяснений. В ответ мужчина в сюртуке разразился бранью. Жульен вызвал его на дуэль. Мужчина бросил ему с полдюжины визитных карточек и ушел, грозя кулаком.

Вместе с секундантом, товарищем по упражнениям на рапирах, Жульен отправился по адресу, указанной на визитках, чтобы найти господина Шарля де Бовуази. их встретил высокий молодой человек, одетый как кукла. Но, к сожалению, это не был вчерашний оскорбителей. Выйдя из дома кавалера де Бовуази в прескверном настроении, Жульен увидел вчерашнего нахала — это был кучер, который, видимо, украл у хозяина визитки. Жульен осыпал его ударами хлыста, а в лакеев, бросившихся на помощь товарищу, несколько раз выстрелил.

Кавалер де Бовуази, появившийся на шум, выяснив, в чем дело, с шутливой хладнокровием заявил, что теперь и у него есть основания для дуэли. Дуэль закончилась в одну минуту: Жюльен получил пулю в руку. Ему сделали перевязку и доставили домой. «Боже мой! Так вот это и есть дуэль? Только и всего? »- Думал юноша.

Едва они расстались, кавалер де Бовуази узнал Жульена, чтобы решить, будет приличным сделать ему визит. На свой сожалению, он узнал, что дрался с простым секретарем господина де Ла-Моля, да еще через кучера. Можно не сомневаться, что в обществе это произведет впечатление!

тот же вечер кавалер и его друг поспешили рассказать всем, что господин Сорель, «кстати, очень любезный юноша», — побочный сын близкого друга маркиза де Ла-Моля. Этой истории все поверили. Маркиз, в свою очередь, не опроверг легенду, что родилась.

… Маркиз де Ла-Моль уже полтора месяца не выходил из дома — у него обострилась подагра. Теперь он большую часть времени проводил вместе со своим секретарем. Он заставлял его читать вслух газеты, переводить с латыни древних авторов. Жульен говорил с маркизом обо всем, умолчав лишь две вещи: свое фанатичное обожание Наполеона, имя которого розлючувало маркиза, и свою полную неверие, ибо это не очень подходило образа будущего кюре.

Господина де Ла-Моля заинтересовал этот своеобразный характер. Он видел, что Жюльен отличается от других провинциалов, которые заполонили Париж, и обращался с ним как с сипом, даже привязался к нему.

По поручению патрона Жульен поехал на два месяца в Лондон. Там он сблизился с молодыми российскими и английскими сановниками и раз в неделю обедал у посла Его величества.

После Лондона маркиз вручил Жульен орден, который успокоил наконец гордость юноши, он стал более разговорчивым, не так часто чувствовал себя оскорбленным и не воспринимал на свой счет разные словечки, если разобраться, действительно не совсем учтивые, но же в оживленной беседе они могут вырваться в кого угодно!

Благодаря этому ордену Жульен удостоился чести весьма необычного посещения: к нему пришел с визитом пап барон де Вально, который приехал в Париж поблагодарить министра за свой титул. Теперь Вально нацелился на пост мэра города Верьера вместо де Реналь и просил Жульена представить его господину де Ла-Молю. Жульен рассказал маркизу о Вально и все его выходки и фокусы. «Вы не только представите мне завтра же этого нового барона, — сказал ему де Ла-Моль, — но и пригласите его обедать. Это будет один из наших новых префектов ».-« В таком случае, — холодно произнес Жюльен, — я прошу у вас место директора дома призрения для моего отца »-« Замечательно, — ответил маркиз, внезапно развеселившись, — согласен. Вижу, что вы виправляетеся ».

Однажды, зайдя в столовую, Жюльен увидел Матильду де Ла-Моль в глубоком трауре, хотя никто из семьи не был в черном. Вот что рассказали Жульен о «манию ль де Ла-Моль».

30 апреля 1574 красивого юношу тех пор, Бонифас де Ла-Моля, любимого королевы Маргариты Наваррской, был обезглавлен на Гревской площади в Париже. Легенда гласит, что Маргарита Наваррская тайком забрала голову своего казненного любовника, полночь отправилась к подножию Монмартрського холма и собственноручно похоронила ее в часовне.

Мадемуазель де Ла-Моль, которую, кстати, звали Матильда-Маргарита, ежегодно 30 апреля облачилась в траур в честь предка своей семьи. Жульен был поражен и растроган этой романтической историей. Привыкнув к полной естественности госпожи де Реналь, он не находил в парижских женщинах аничого, кроме жеманства, и не знал, о чем разговаривать с ними. Мадемуазель де Ла-Моль оказалась исключением.

Теперь он долго разговаривал с ней, гуляя ясными весенними днями садом. Да и сама Матильда крутила всеми в доме, относилась снисходительно к разговорам с ним, почти в дружеском тоне. Он выяснил, что она является весьма начитанным, мысли, которые Матильда произносила при-прогулок, очень отличались от того, что она говорила в гостиной. Иногда она так зажигалась и говорила с такой искренностью, что совсем не напоминала прежнюю высокомерное и холодное Матильду.

Прошел месяц. Жульен стал думать, что он нравится этой красивой гордячци. «Вот было бы забавным, если бы она влюбилась в меня! Чем холоднее и уважительнее я с ней веду, тем сильнее она добивается моей дружбы. У нее сразу загораются глаза, как только я появляюсь. Боже мой, до чего же она красивая! »- Думал он.

В своих мечтах он пытался овладеть ею, а потом уйти. И горе тому, кто попытался бы его задержать!

Матильда де Ла-Моль была заманчивые невестой во всем Сен-Жерменском предместье. Она имела все: богатство, знатность, высокое происхождение, ум, красоту. Девушка ее возраста, красивая, умная — где еще он мог найти сильные ощущения, как не в любви? Но ее благородные кавалеры были слишком скучными! Прогулки же с Жюльеном приносили ей удовольствие, ее увлекали его гордость, тонкий ум. И вдруг Матильде подумал, что ей выпало счастье полюбить этого простолюдина.

Любовь появляется ей только как героическое чувство, — то, что встречалось во Франции во времена Генриха III. Такая любовь не способно трусливо отступать перед препятствиями, оно толкает на великие дела. Осмелиться полюбить человека, являющегося таким далеким от нее по своим общественным положением, — уже в этом есть величие и рвение. Посмотрим, будет ли ее избранник и падали достойным ее!

Ужасная подозрение, что мадемуазель де Ла-Моль лишь делает вид, будто неравнодушная к нему, с целью выставить его посмешищем перед своими кавалерами, резко изменила отношение Жульена к Матильде. Теперь он угрюмым, ледяным взглядом отвечал на ее взгляды, с едкой иронией отвергая заверения в Дружбе, и твердо решил, что в любом случае не даст обмануть себя любыми знаками внимания, которые делала ему Матильда.

Она прислала ему письмо — объяснение. Жульен почувствовал минуты триумфа — он, плебей, получил признание от дочери вельможи! Сын плотника победил!

Мадемуазель де Ла-Моль прислала ему еще два письма, написав, что ждет его у себя в комнате в час пополуночи. Подозревая, что это может быть ловушка, Жульен колебался. Но потом, чтобы не выглядеть трусом, решился. Приставив лестницу к окну Матильды, он тихонечко поднялся, держа в руке пистолет и удивляясь тому, что его до сих пор не схватили. Жульен не знал, как себя вести, и попытался обнять девушку, но она, оттолкнув его, приказала прежде всего спустить вниз лестницу. «И это влюбленная женщина! — Подумал Жюльен — И она еще осмеливается говорить, что любит! Такая хладнокровие, такая рассудительность!

Матильду охватило тягостное чувство стыда, она ужаснулась тому, что затеяла. «Ты имеешь мужественное сердце, — сказала она ему.- Я признаюсь тебе: мне хотелось проверить твою храбрость». Жульен почувствовал гордость, но это совсем не напоминало то душевное блаженство, которого он испытывал от встречи с госпожой де Реналь. В его ощущениях сейчас не было ничего нежного — только бурный восторг честолюбия, а Жульеы прежде всего был честолюбивым.

Этой ночью Матильда стала его любовницей. Ее любовные порывы были несколько нарочитым. Страстная любовь была для нее скорее неким образцом, который нужно было подражать, а не тем, что возникает само собой. Мадемуазель де Ла-Моль считала, что она исполняет обязанность в отношении самой себя и своего любовника, и потому в ее душе не пробудилось никакой достоинства. «Бедный обнаружил совершенно безупречную храбрость, — говорила она себе, — он должен быть осчастливленным, иначе это будет малодушием с моей стороны».

Утром, выбравшись из комнаты Матильды, Жюльен отправился верхом в Медонського леса. Он чувствовал себя скорее изумленным, чем счастливым. Все, что накануне стояло высоко над ним, теперь оказалось рядом или даже значительно ниже. Для Матильды же в событиях этой ночи не было ничего неожиданного, кроме горя и стыда, которые охватили их, вместо того пьянящего блаженства, о котором рассказывается в романах. «Не ошиблась ли я? Люблю ли я его? »- Говорила она себе.

В последующие дни Жульен был очень удивлен необычной холодностью Матильды. Попытка поговорить с ней закончилась безумными упреками в том, что он словно представил, будто получил на нее какие-то особые права. Теперь любовники запылали друг к другу бешеной ненавистью и заявили, что между ними все кончено. Жульен заверил Матильду, что все навсегда останется непоколебимой тайной.

Через день после их признания и разрыва Жюльен был вынужден признаться себе, что любит мадемуазель де Ла-Моль. Прошла неделя. Он попробовал еще раз заговорить с ней о любви. Она оскорбила его, сказав, что не может прийти себя от ужаса, отдалась первому встречному. «Первому встречному?» — Воскликнул Жюльен и бросился к старинной шпаги, хранившейся в библиотеке. Он чувствовал, что мог бы убить ее тут же на месте. Потом, задумчиво посмотрев на лезвие старой шпаги, Жульен заключил ее снова в ножны и с невозмутимым спокойствием повесил на прежнее место. Между тем ль де Ла-Моль теперь с увлеченностью вспоминала о той удивительной минуту, когда ее почти не убили, думая при этом: «Он достоин быть моим хозяином … Сколько понадобилось бы сплавить вместе этих замечательных юношей из высшего общества, чтобы достичь такого взрыва страсти!

После обеда Матильда сама заговорила с Жюльеном и дала ему понять, что не имеет ничего против прогулки садом. ее снова тянуло к нему. Она с дружественной откровенностью рассказывала ему о своих сердечных переживаниях, описывала кратковременные увлечения другими мужчинами. Жульен подвергался ужасным ревности.

Эта безжалостная откровенность продолжалась целую неделю. Тема разговоров, к которой она постоянно возвращалась с какой жестокой увлеченностью, была той самой — описание чувств, которые Матильда чувствовала к другим. Страдания любовника приносили ей удовольствие. После одной из таких прогулок, обезумев от любви и горя, Жульен не выдержал. «Вы меня совсем не любите? А я молиться на вас готов! »- Воскликнул он. Эти искренние и столь неосмотрительно слова мгновенно изменили все. Матильда, убедившись, что ее любят, сразу почувствовала к нему полное презрение.

И все же ль де Ла-Моль мысленно оценивала перспективы своих отношений с Жюльеном. Она видела, что перед ней человек с возвышенной душой, что мнение его не следует проторенной тропой, которую проложила посредственность. «Если я стану подругой такого человека, как Жюльен, которому не хватает лишь состояния, — а он у меня есть, — я буду постоянно привлекать к себе всеобщее внимание. Жизнь моя не пройдет незамеченным, — думала она.- Я не только не буду испытывать постоянного страха перед революцией, как мои кузины, которые так трепещут перед чернью, что не решаются прикрикнуть на кучера, я, безусловно, буду играть какую большую роль, ведь человек, которого я выбрала, — человек с железным характером и безграничным честолюбием. Чего ему не хватает? Друзей, денег? Я дам ему и то и другое ».

Жульен был слишком несчастным и слишком потрясенным, чтобы разгадать столь сложные любовные маневры. Он решил, что надо рискнуть и еще раз проникнуть в комнату своей возлюбленной: «Я поцелую ее в последний раз и застрелюсь!» Жульен залпом взлетел приставной лестнице, и Матильда упала в его объятия. Она была счастлива, ругала себя за ужасную гордость и называла его своим хозяином. За завтраком девушка вела весьма неосмотрительно. Можно было подумать, что ей хотелось всему миру поведать о своих чувствах. Но через несколько часов ей уже надоело любить и делать безумия, и она снова стала сама собой. Такой была эта своеобразная натура.

Маркиз де Ла-Моль отправил Жульена с чрезвычайно тайным поручением в Страсбург, и там он встретил своего знакомого по Лондону русского князя Коразова. Князь был в восторге от Жульеиа. Не зная, как выразить ему свою внезапную благосклонность, он предложил юноше руку одной из своих кузин, богатой московской наследницы. От такой блестящей перспективы Жульен отказался, но решил воспользоваться другой совету князя: вызвать ревность у своей любимой и, вернувшись в Париж, начать ухаживать за светской красавицы госпожи де Фервак.

За обедом в доме де Ла-моллов он сел рядом с маршальшею где Фервак, а потом долго и слишком пространно говорил с ней. Матильда еще до приезда Жульена дала понять своим знакомым, что брачный контракт с главным претендентом на ее руку — маркизом де Круазенуа — можно считать делом решенным. Но все ее намерения мгновенно изменились, как только она увидела Жюльена. Она ждала, когда бывший возлюбленный заговорит с ней, но тот не сделал ни одной попытки.

Все последующие дни Жульен четко следовал советам князя Коразова. Его российский друг подарил ему пятьдесят три любовных письма. Пришло время отправлять первая дама де Фервак. Письмо содержало всяческие высокопарные слова о добродетели — переписывая его, Жульен уснул на второй странице.

Матильда, выяснив, что Жюльен не только сам пишет, но и получает письма от госпожи де Фервак, оказанное ему бурную сцену. Жульен прилагал все усилия, чтобы не сдаться. Он помнил советы князя Коразова о том, что женщину нужно держать в страхе, и хотя видел, что Матильда глубоко несчастная, постоянно повторял себе: «Держать ее в страхе. Только тогда она не будет относиться ко мне с презрением ». И продолжал переписывать и отправлять письма госпожи де Фервак.

… Один английский путешественник рассказывал о том, как он дружил с тигром: он вырастил его, ласкал, но всегда держал у себя на столе заряженный пистолет. Жульен отдавался своему безграничному счастью только в те минуты, когда Матильда не могла прочесть выражение счастья, в его глазах. Он неизменно придерживался предписанного себе правила и разговаривал с ней сухо и холодно. Кроткая и почти смиренная с ним, она стала теперь еще более высокомерной с домашними. Вечером в гостиной она подозвала к себе Жюльена и, не обращая внимания на остальные гостей, долго разговаривала с ним.

Вскоре Матильда с радостью сообщила Жульен, что беременна и чувствует теперь его женой навсегда. Эта весть поразила Жульена; необходимо было сообщить о случившемся, маркиза де Ла-Моля. Какой удар ожидал человека, желала видеть свою дочь герцогиней! .

На вопрос Матильды, не боится ли он мести маркиза, Жюльен ответил: «Я могу жалеть человека, который сделал для меня столько благодеяний, грустить по тому, что нанес ей бедствия, но я не боюсь, и меня никто никогда не испугает ».

Состоялась почти безумная разговор с отцом Матильды. Жульен предложил маркизу, чтобы тот убил его, и оставил даже предсмертную записку. Разъяренный де Ла-Моль изгнал их.

Между тем Матильда сходила с ума от отчаяния. Отец показал ей записку Жюльена, и с того момента ее преследовала ужасная мысль: не решил Жульен покончить с собой? «Если он умрет, я умру тоже, — заявила она.- И это вы будете виноваты в его смерти. Клянусь, что тут же надену траур и сообщу всем, что я вдова Сорель … Имейте это в виду … Ни бояться, ни прятаться я не стану ». Любовь ее достигало безумие. Теперь уже сам маркиз растерялся и решил посмотреть, что произошло, более трезво.

Маркиз размышлял несколько недель. Все это время Жюльен жил у аббата Пирара. Наконец после долгих рассуждений маркиз решил, чтобы не опозориться, дать будущим супругам земли в Лангедоке и создать Жульен определенное положение в обществе. Он выхлопотал для него патент гусарского поручика на имя Жюльена Сореля де Ла-Верне, после чего тот должен отправиться в свой полк.

Радость Жульена была безграничной. «Итак, — сказал он себе, — роман мой наконец закончился, и я должен благодарить только самому себе. Я сумел заставить полюбить себя эту чудовищную гордячку … отец ее не может жить без нее, а она без меня ».

Маркиз не желал видеть Жюльена, но через аббата Пирара передал ему двадцать тысяч франков, добавив: пап де Ла-Верне должен считать, что получил эти деньги от своего отца, называть которого нет необходимости. Господин де Ла-Верне, возможно, сочтет уместным сделать подарок господину Сорелю, плотники в Верьере, который заботился о нем в детстве.

За несколько дней кавалер де Ла-Верне гарцевал на превосходном эльзасского жеребцы, который стоил ему шесть тысяч франков. Его зачислили в полк в чине поручика, хотя он никогда не был подпоручиком. Его бесстрастный вид, суровый и почти злой взгляд, бледность и постоянная хладнокровие — все это заставило заговорить о нем с первого же дня. Очень быстро его безупречная и очень сдержанная вежливость, находчивость в стрельбе и фехтовании разохотили остряков громко Шутить с него. Жульен отправил своему воспитателю, бывшему верьерському кюре, господину Шелан, пятьсот франков и попросил раздать их беднякам.

И вот в разгар его честолюбивых мечтаний вспыхнула гроза. К Жульена прибыл посланец с письмом от Матильды: она требовала его немедленного возвращения в Париж. Когда они встретились, Матильда показала ему письмо от отца: тот обвинял Жульена в корыстолюбии и сообщал, что никогда не согласится на этот брак. Выяснилось, что маркиз обратился к госпоже де Реналь с просьбой написать любые сведения о бывшем воспитателя ее детей. Письмо-ответ был ужасным. Госпожа де Реналь весьма подробно, ссылаясь на свой моральный долг, писала, что бедность и жадность побудили этого юношу, способного на чрезвычайное лицемерие, свести слабую и несчастную женщину, и таким образом создать себе положение и выйти в люди. Жульен не признает никаких законов религии, а одним из способов добиться успеха для него соблазнения женщины.

«Я не смею осуждать господина де Ла-Моля, — произнес Жюльен, дочитав до концы — Он поступил правильно и разумно. Какой отец согласится отдать свою любимую дочь такому человеку? Прощайте! Сев в почтовую карету, Жульен помчался к Верьера. Там в магазине оружейника он купил пистолет и вошел в церковь.

раздался благовест колокольного звона. Все высокие окна храма были затянуты темно-красными занавесями. Жульен остановился позади лавки госпожа де Реналь. При взгляде на эту женщину, которая его так любила, рука Жюльена дрогнула, и он промахнулся. Тогда он выстрелил еще раз — она упала. Жульена схватили, надели наручники и посадили. Все произошло так быстро, что он ничего не почувствовал и уже через несколько секунд спал мертвым сном.

Госпожа де Реналь не было ранено смертельно. Одна пуля пробила ее шляпу, вторая попала в плечо и — странное дело! — Отскочила от плечевой кости, ударившись о стену. Госпожа де Реналь уже давно всем сердцем желала умереть. Письмо господину де Ла-Молю, которого ее заставил написать настоящее духовник, был последним отчаянием ЕЕ души. Умереть от руки Жюльена она считала для себя блаженство. Едва придя в себя, она послала горничную Элизу к тюремщика Жульена с несколькими луидоры и просьбой ради Бога не обращаться с ним жестоко. .

В тюрьму явился следователь. «Я совершил убийство с заранее обдуманными намерениями, — заявил Жюльен.- Я заслуживаю смерти и жду ее».

Затем он написал ль де Ла-Моль: «Я отомстил за себя … К сожалению, имя мое попадет в газеты, и мне не удастся исчезнуть из этого мира незаметно. Прошу извинить меня за это. За два месяца я умру … Не говорите обо мне никогда, даже моему сыну: молчание — это единственный способ почтить мою память. Вы меня забудете. проявите же в этих обстоятельствах достойную твердость. Пусть то, что должно произойти, произойдет тайком, не знеславившы Вас … Через год после моей смерти женитесь с господином де Круазенуа, я Вам приказываю, как ваш муж. К Вам обращены мои последние слова, как и мои последние пылкие чувства ».

Он стал думать о раскаянии: «А в чем, собственно, я должен каяться? Меня оскорбили самым жестоким образом, я убил, я заслуживаю смерти, но это и все. Я умираю после того, как свел счеты с человечеством. Мне ничего больше делать на земле »Через некоторое время он узнал, что госпожа де Реналь осталась жива. И только теперь Жульен почувствовал раскаяние в совершенном преступлении: «Значит, она будет жить! — Повторял он.- Она будет жить, и простит, и будет любить меня … »

К Верьера прибыла Матильда де Ла-Моль, с паспортом на имя госпожи Мишле в наряде простолюдинки. Она вполне серьезно предложила Жульен осуществить двойное самоубийство. Ей казалось, что она видит в Жульен воскресшего Бонифас де Ла-Моля, но только еще более героического.

Матильда бегала по адвокатах, и наконец после недельных ходатайств ей удалось добиться приема у господина де Фрилер. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы заставить Матильду признаться, что она дочь его могущественного противника, маркиза де Ла-Моля. Обдумав пользу, которую можно было получить из этой истории, аббат решил, что держит Матильду в руках. Он дал ей понять (конечно, он врал), что у него есть возможность повлиять на прокурора и присяжных с тем, чтобы смягчить приговор.

Жульен чувствовал себя недостойным такой самоотверженной привязанности Матильды. И, по правде говоря, ему было не по себе от всего ее героизма: он распознал в нем тайную потребность поразить мир своим необыкновенным любовью. «Как странно, — говорил себе Жюльен, — что подобное страстная любовь оставляет меня до такой степени равнодушным». Честолюбие умерло в его сердце, и из праха появилось новое чувство: он называл его раскаянием. Он снова был мертвецки влюблен в госпожу де Реналь и никогда не упоминал о своих успехах в Париже.

Он даже попросил Матильду отдать их будущего ребенка какой-либо кормилицы в Верьере, чтобы госпожа де Реналь могла присматривать за ней. «Пройдет пятнадцать лет, и эта любовь, которую вы сейчас чувствуете ко мне, будет казаться вам сумасбродством», — сказал он ей и подумал, что через пятнадцать лет госпожа де Реналь будет обожать его сына, а Матильда его забудет.

Госпожа де Реналь, едва успев приехать в Безансон, сразу же собственноручно написала каждом из тридцати шести присяжных письма, умоляя их оправдать Жульена. Она писала, что не сможет жить, если невинного человека осудят на смерть. Ведь все в Верьере знали, что на этого несчастного юношу прежнему находило какое затмение. Она отмечала благочестия Жульена, прекрасное знание Священного Писания и умоляла присяжных не проливать невинную кровь.

В день суда к Безансона сошлось населения всей провинции. Уже через несколько дней в отелях не осталось, ни одного свободного уголка. Сначала Жульен не хотел выступать в суде, но затем сдался на уговоры Матильды. Увидев Жюльена, зал сочувственно зашумел. Ему сегодня нельзя было дать и двадцати лет; одет он был очень просто, но с большим изяществом. Все решили, что он гораздо красивее, чем на портрете.

В своей последней речи Жульен сказал, что не просит никакой снисходительности в суд; преступление его является ужасным и он заслуживает смерти. Он также понимает, что главный его преступление заключается в том, что он, человек низкого происхождения, которой посчастливилось получить образование, осмелился войти в так называемое отборное общество.

За несколько часов ему вынесли приговор — казнь.

Сидя в каземате для осужденных на смерть, Жульен вспоминал рассказ о том, якДантон накануне смерти говорил, что глагол «гильотинировать» нельзя склонять во всех временах. Можно сказать: меня будет гильотинирован, но нельзя: меня было гильотинированы. Жульен отказался подписать апелляцию, чувствуя в себе сейчас достаточно мужества, чтобы достойно умереть.

Через час, когда он крепко спал, его разбудили чьи-то слезы, которые капали ему на руку, — это пришла госпожа де Реналь. Он бросился к ее ногам, умоляя простить за все. Прижавшись друг к другу, они долго плакали. Госпожа де Реналь призналась ему, что тот роковой письма составил ее духовник, а она лишь переписала его, но Жюльен уже давно простил ей.

Через некоторое время кто-то сообщил господину де Реналю о визите его жены в тюрьму, и он потребовал, чтобы она немедленно вернулась домой. Пришла Матильда, но ее присутствие только раздражала Жюльена.

Жульен все острее ощущал свое одиночество и пришел к выводу, что это вызвано тем, что рядом с ним нет госпожи де Реналь: «Вот откуда мое одиночество, а вовсе не от того, что в мире нет Бога справедливого, доброго, всемогущего, чуждого злобы и лестивости! О, если бы он только существовал! Я бы упал к его ногам. «Я заслужил смерть, — сказал я ему, — но, великий Боже, добрый милосердный Боже, отдай мне ту, которую я люблю!

Госпожа де Реналь, точно услышав его мольбу, убежала из дома и добилась разрешения видеться с Жюльеном два раза в день. Он взял с нее клятвенное обещание, что она будет жить и возьмет под свое попечение сына Матильды.

Днем казни Жюльена Сореля светило солнце, заливая все своим благодатным светом. Жульен чувствовал бодрым и спокойным.

Матильда проводила своего возлюбленного до могилы, которую он сам себе избрал. Гроб сопровождала большая процессия священников. Матильда же тайком от всех, в наглухо завешенной карете, везла, положив себе на колени, голову человека, которого так любила. Поздно ночью процессия добралась до вершины, и здесь, в маленькой пещере, ярко освещенной множеством свечей, отслужили заупокойную мессу. Матильда собственноручно похоронила голову своего возлюбленного. Благодаря ее заботам пещеру был украшен мраморными статуями, заказанными за большие деньги в Италии. А госпожа де Реналь не нарушила свое обещание. Она не покончила с собой, но за три дня после казни Жюльена умерла, обнимая своих детей.

Роман Стендаля «Красное и черное» — вершина французского реализма. Здесь и поразительная детализация, и подробно описанные политические, социальные и психологические реалии того времени. Однако герой романа — Жульен Сорель — принадлежит к романтическим героям, поэтому его бытие в типичных для эпохи обстоятельствах оборачивается трагедией.

«Красное и черное» — это книга, название которой уже много лет заставляет читателей размышлять и анализировать, что же за ним стоит. При прочтении произведения ответ на этот вопрос не становится очевидным и предполагает многовариантность, которую каждый разрешает для себя сам. Прямые ассоциации появляются в первую очередь с внутренним состоянием Жульена Сореля, в котором сочетались желание найти себя, совершить подвиг, стать образованным человеком, но одновременно с этим и корысть, тщеславие, цель достичь успеха любыми способами. Так же название указывает и на общую проблематику произведения. Два эти цвета: красный и черный, в своей комбинации символизируют некую тревожность, борьбу, которая происходит внутри людей и вокруг них. Красный - это кровь, любовь, желание, черный - низменные побуждения, предательство. В своей смеси эти цвета рождают драму, которая происходит в жизни героев.

Красное и черное – цвета рулетки, символ азарта, ставшего жизненной силой главного героя. Он поочередно ставил и на красное (на помощь любовниц, на свое обаяние и т.д.), и на черное (на коварство, на подлость и т.д.). На эту мысль наталкивает роковое увлечение самого автора: он был страстным игроком.

Другая интерпретация: красное – мундир военного, черное – сутана священника. Герой метался между мечтой и реальностью, и этот конфликт желаемого и действительного его погубил.

Также сочетание этих цветов образует трагический финал честолюбивого героя: кровь на земле, красное и черное. Несчастный юноша мог так много, а смог всего лишь обагрить землю кровью своей любовницы.

Кроме того, многие исследователи предполагают, что контрастное сочетание цветов означает основной конфликт романа – выбор между честью и смертью: либо пролить кровь, либо дать очернить себя.

О чем книга?

Стендаль рассказывает читателям о жизни молодого юноши Жюльена Сореля который устраивается гувернером в дом г-на де Реналя и его жены. На протяжении книги читатель наблюдает за внутренней борьбой этого целеустремленного человека, его эмоциями, поступками, ошибками, умудряясь негодовать и сопереживать одновременно. Важнейшей линией романа является тема любви и ревности, сложных взаимоотношений и чувств людей разных возрастов и разного положения.

Карьера завела юношу на самый верх, сулила множество радостей, среди которых он искал лишь одну – уважения. Честолюбие толкало его вперед, но оно же загнало в тупик, ведь мнение общества оказалось для него дороже жизни.

Образ главного героя

Жульен Сорель - сын плотника, отлично знающий латынь, сообразительный, целеустремленный и симпатичный молодой человек. Это юноша, который знает чего хочет, и который готов идти на любые жертвы, чтобы достичь своих целей. Юноша честолюбив и сообразителен, он жаждет славы, успеха, мечтая сначала о военном поприще, а затем о карьере священника. Многие поступки Жюльена продиктованы низменными мотивами, жаждой мести, жаждой признания и поклонения, но он является не отрицательным персонажем, а скорее противоречивым и сложным характером, поставленным в непростые жизненные условия. В образе Сореля содержатся черты характера революционера, одаренного простолюдина, который не готов мириться со своим положением в обществе.

Комплекс плебея заставляет героя стесняться своего происхождения и искать дорогу в другую социальную реальность. Именно этим болезненным самомнением объясняется его напористость: он уверен, что достоин большего. Неслучайно его кумиром становится Наполеон – выходец из народа, сумевший подчинить себе сановников и вельмож. Сорель твердо верит в свою звезду, и только, поэтому теряет веру в Бога, в любовь, в людей. Его беспринципность приводит к трагедии: попирая устои общества, он, как и его кумир, оказывается отторгнутым и изгнанным им.

Тематика и проблематика

В романе поднимается много проблем. Это и выбор жизненного пути, и формирование характера, и конфликт человека с обществом. Для рассмотрения любой из них важно понимать исторический контекст: Великая Французская революция, Наполеон, умонастроения целого поколения молодежи, Реставрация. Стендаль мыслил этими категориями, он принадлежал к числу тех людей, которые лично видели слом общества и были под впечатлением от этого зрелища. Помимо глобальных проблем, которые носят социальный характер и связаны с событиями эпохи, в произведении описаны также сложности взаимоотношений между людьми, любовь, ревность, предательство - то есть то, что существует вне времени и всегда воспринимается читателями близко к сердцу.

Основная проблема в романе «Красное и черное», это, конечно же, социальная несправедливость. Талантливый простолюдин не может пробиться в люди, хоть он и умнее знати, и способнее ее. В своей же среде этот человек тоже себя не находит: его ненавидят даже в семье. Неравенство ощущается всеми, поэтому одаренному юноше завидуют и всячески мешают реализовать свои умения. Такая безысходность толкает его на отчаянные шаги, а показная добродетель священников и сановников лишь утверждают героя в намерении пойти наперекор моральным устоям общества. Эта мысль подтверждается историей создания романа «Красное и черное»: автор нашел в газете заметку о казни молодого человека. Именно этот краткий отчет о чужом горе вдохновил его додумать недостающие подробности и создать реалистический роман, посвященный проблеме социального неравенства. Конфликт личности и среды он предлагает расценивать не так однозначно: люди не вправе отнимать жизнь у Сореля, ведь именно они сделали его таким.

В чем смысл романа?

Сама история, заложенная в романе - это не выдумка, а реальные события, которые очень впечатлили Стэндаля. Именно поэтому в качестве эпиграфа автором выбрана фраза Дантона «Правда. Горькая правда». Так случилось, что однажды, читая газету, писатель прочитал о судебном деле Антуана Берте, с которого и был списан образ Сореля. В связи с этим еще очевиднее становится социальная проблематика произведения, которая характеризует непростую эпоху и заставляет задуматься о ней. Тогда перед человеком очень остро стоял вопрос выбора: сохранить в бедности свою душевную чистоту или напролом и по головам идти к успеху. Жульен хоть и выбирает второе, но тоже лишен возможности чего-то добиться, ведь безнравственность никогда не станет основой счастья. Лицемерное общество охотно закроет на нее глаза, но лишь до некоторых пор, и когда откроет, тут же отгородится от застигнутого врасплох преступника. Значит, трагедия Сореля – это приговор беспринципности и честолюбию. Настоящая победа личности – это уважение к себе, а не бесконечные поиски этого уважения со стороны. Жульен проиграл, так как не смог принять себя таким, какой он есть.

Психологизм Стендаля

Психологизм является характерной чертой творчества Стэндаля. Он проявляется в том, что наряду с рассказом о действиях и поступках персонажа и общей картиной описываемых событий, автор на более высокой ступени анализа описывает причины и мотивы действий героя. Таким образом, писатель балансирует на грани между кипящими страстями и анализирующим их разумом, создавая ощущение, что в то же самое время, когда герой совершает поступок, за ним ведется непрерывное наблюдение. Например, это всевидящее око показывает читателю, как Жульен бережно укрывает от глаз свой приговор: маленького Наполеона, почитание которого уже накладывало свой отпечаток на действия героя с самого начала его пути. Эта выразительная деталь указывает нам на душу Сореля – трепещущего мотылька, стремящегося к огню. Он повторил судьбу Наполеона, завоевав желаемый мир, но не сумев его удержать.

Жанровое своеобразие романа

Роман сочетает в себе черты романтизма и реализма. Об этом свидетельствует жизненная основа истории, наполненная глубокими и разнообразными чувствами и идеями. Это черта реализма. Но вот герой – романтический, наделенный специфическими чертами. Он конфликтует с обществом, при этом незауряден, образован и красив. Его одиночество – гордое стремление возвыситься над толпой, свою среду он презирает. Ум и способности его трагически остаются не нужными и не реализованными. Природа идет по его стопам, обрамляя чувства и события в его жизни своими красками.

Произведение часто характеризуют как психологическо-социальное, и с этим трудно не согласиться, так как в нем необычно перемешаны события действительности и подробная оценка внутренних мотивов героев. На протяжении всего романа читатель может наблюдать постоянное соотнесение внешнего мира в целом и внутреннего мира человека, и до конца не выясненным остается, какой же из этих миров наиболее сложен и противоречив.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!